— Ко мне обратился один из фермеров. Он пришел весь в слезах. — Она с ужасом поняла, что голос плохо ее слушается, и, сглотнув, сделала еще одну попытку: — Он очень переживает, что если ослушается вас, то вы отберете у него зерно.
Бранд нахмурился.
— Лично мне никто не жаловался.
— Они вас боятся.
— Что за глупости, леди Эдит? — Он изогнул бровь. — Вы прервали мои упражнения, чтобы рассказать о местном суеверии?
Эдит издала дрожащий вздох. Местное суеверие?
— Крестьянам очень важно, чтобы зерно благословили. Так испокон веков делалось в праздник Благовещения, и тогда же собиралась арендная плата.
— Времена меняются.
— Вы вообще когда-нибудь выращивали хлеб?
— У моего отца было хозяйство. — Его глаза сузились, превратившись в осколки синего льда. — Я вырос на ферме. Мы сеяли хлеб, как только земля была готова, не дожидаясь, пока его благословит жрица Фрейи. Пахоту можно начинать прямо сейчас, и точка. Я так и сказал вашему священнику, когда на днях он пришел ко мне и что-то там проблеял про благословление.
Эдит топнула ногой. Жаркая волна гнева затопила ее. Он даже не удосужился обратиться к ней за советом — даром, что пообещал сделать своей помощницей. И он оскорбил отца Уилфрида. Можно себе представить, в какое возмущение пришел старый священник, когда его сравнили с языческой жрицей.
— Когда вы говорили с отцом Уилфридом?
— Скажите, нам обязательно обсуждать это сейчас?
— Благовещение совсем скоро. Нам просто необходимо попросить Богоматерь благословить зерно, и только потом, после первого полнолуния, приступить к посевам, — сказала она, четко проговаривая каждое слово, чтобы он ее понял. — Обряд очень простой, но эффективный. Так уж заведено в наших краях.
— Я считаю, что гораздо важнее понять, готова ли почва.
— Святой отец считает иначе.
Он закатил глаза.
— И я должен слушать эту черную ворону? Он уже прочитал мне мораль о том, что моя душа якобы пребывает в опасности, пока в моей дружине язычники, и что мне нужно принести покаяние. И еще предложил сделать его церкви пожертвование.
Эдит поморщилась. Она тоже считала отца Уилфрида излишне назойливым. Частенько он позволял себе заходить далеко за рамки заботы о пастве.
— Я об этом не знала.
— Вас это и не касается, — резко ответил Бранд.
— Вы, наверное, заверили его, что ваша душа не его забота?
— Откуда вы знаете? — удивился он.
Она расхохоталась, представив, как двойной подбородок отца Уилфрида заколыхался от злости. Жаль, она не видела этой сцены. Святой отец не привык, чтобы ему давали отпор.
— Потому что я ответила бы ему точно так же.
— Не слишком-то вы его жалуете.
Она повела рукой, внезапно осознав, что ступила на зыбкую почву. Пусть она недолюбливает святого отца, но он делал немало хорошего для своего прихода, и меньше всего ей хотелось, чтобы его авторитет, а с ним и авторитет самой церкви, был подорван.
— Он крайне серьезно относится к своим обязанностям и глубоко верит в свои убеждения.
— Я сказал ему, что воин должен уметь управляться с мечом. Это самое главное. А каких богов он почитает, дело десятое. Вашего святого отца не касается, кому я молюсь и как часто хожу на озеро.
— Он осмелился упрекнуть вас и в этом?
Бранд скрестил на груди руки. Его брови сошлись на переносице.
— Он настаивал на том, что я должен подавать людям хороший пример. Видимо, ему сообщили о моей привычке совершать омовение по утрам, и он не преминул ее прокомментировать.
Она закатила глаза. Ну конечно. Отец Уилфрид, как любой служитель церкви, считал омовение грехом и в крайнем случае советовал обтираться мокрой тряпкой. Якобы в открытой воде человеком могли овладеть демоны. В детстве Эдит полюбопытствовала, почему в таком случае Иисуса крестили в реке Иордан, но родители отругали ее, а отец Уилфрид с тех самых пор стал относиться к ней с подозрением. Вообще он больше предпочитал компанию Эгберта.
— Все это не имеет отношения к благословлению зерна. Крестьяне считают, что без него никак нельзя обойтись.
— И мой ответ остается прежним. Мы начнем посевную немедленно и обойдемся без благословления вашего священника.
— Но…
— Считайте это приказом. Если, конечно, не хотите бросить мне вызов за право отдавать здесь приказы. Удивительно, что вы вообще пришли ко мне с этим вопросом. Каким образом вы рассчитывали меня уговорить? — Он в упор осмотрел ее с головы до ног, задержавшись взглядом на нежных округлостях ее тела.
Она скрестила руки, стараясь не замечать внезапное томление в грудях. Что за намеки! Она и не думала соблазнять его, чтобы склонить на свою сторону. Как будто это сработало бы…
— Вы совершаете ошибку! И очень серьезную!
— Я так не считаю. — Он махнул в сторону тренировочного поля. — А теперь мне и моим людям нужно вернуться к нашим упражнениям, если, конечно, вы не желаете к нам присоединиться.
Он размашисто зашагал прочь и, подобрав деревянный меч, призвал воинов продолжить тренировку, тем самым демонстративно показывая ей, что разговор окончен.
— Ну почему ты не хочешь меня послушать? — прошептала она, чувствуя, как сжимается сердце. — Я же пытаюсь помочь тебе. Без меня ты наделаешь ошибок и обидишь народ.
Но вид его фигуры, развернувшейся к ней спиной, говорил красноречивее слов.
* * *
Мрачно насупившись, Бранд подобрал с земли меч своего оппонента. После того, как Эдит, кипя возмущением, удалилась, он шесть раз начинал поединок и столько же раз без труда разоружал воина, бывшего с ним в паре.
— Попробуем еще раз, Старкад? Только на сей раз атакуй в полную силу. Ты не стараешься. От такого опытного воина я ожидал большего.
— Ты совсем загонял нас, — сказал седой ветеран. — Хререк никогда так не делал, даже перед боем. Зачем изматывать себя тренировками, если мы не собираемся воевать?
— Хререка больше нет. Нам нужно быть в форме, на случай если возникнет необходимость опять взяться за меч.
— Это понятно. Мы с тобой много лет сражались плечо к плечу. Уж ты-то знаешь, чего я стою.
Глаза Бранда сузились.
— Я не допущу, чтобы ваши навыки заржавели лишь потому, что теперь мы осели на месте.
— Но зачем доводить себя до полного изнеможения?— Зигмунд вонзил меч в землю. — Черт побери, Бранд Бьернсон, да уложи ты эту женщину в постель, наконец. Это пойдет на пользу и тебе, и всем нам. Чего ты тянешь?
— Ты забываешься, Зигмунд.
— Ты хуже медведя, которого зимой вытащили из берлоги. Только и делаешь, что огрызаешься на всех подряд и изматываешь нас бесконечными тренировками.
— Потому, что это необходимо. Если кто-то из мятежников выжил, он может вернуться обратно. — Бранд покачал головой. Неужели его вожделение так сильно бросается в глаза? — И хватит использовать мои отношения с леди Эдит как оправдание своей лени.
— Мы слишком много пережили вместе. — Не сдаваясь, Зигмунд хлопнул Бранда по плечу. — Я прошел с тобой путь от Норвегии до Византии. Я видел, как ты убил своего первого врага.
Это было не совсем так. Своего первого врага он убил, когда сбежал из отцовского имения, и оказался перед выбором — убить или быть убитым. Когда все было кончено, его вырвало в придорожную канаву. Во второй раз он лишил человека жизни уже на поле боя и смог сдержать тошноту.
— И что с того?
— Переспи с этой женщиной. Это намного приятнее, чем пытаться вышибить из нас мозги.
— Я спрошу твоего совета, когда он мне понадобится. — Бранд бросил Зигмунду деревянный меч. — Ну, а пока, может, продолжим?
* * *
Эдит сидела за прялкой, пытаясь сосредоточиться на работе, но внутри нее все кипело от гнева. Бранд отмахнулся от ее аргументов, даже не дослушав ее до конца. А потом, что было хуже всего, наградил совершенно неприличным взглядом.