Эдит смотрела на ключи, не смея до них дотронуться. Пусть она не нужна ему как жена, но, возвращая ключи, Бранд признавал, насколько она важна для поместья. Изменится ли его мнение, когда он узнает, что она утаила?
— Бери. — Он вложил связку ей в руки. — Если, конечно, по какой-то причине не хочешь отказаться.
Перебирая ключи, она нашла медальон с изображением бегущего зайца. Она признается. Но не сейчас. Нужно дать Этельстану время поправиться. Так поступила бы ее мать.
— Смотри. Это герб моей матери.
— Возьми их. Я доверяю тебе, Эдит.
В ее горле встал ком.
— Я сделаю все, что в моих силах, чтобы оправдать твое доверие.
— Хорошо. Только больше не уходи без предупреждения, не сказав мне ни слова. Я беспокоился.
— Как ты догадался, что я не ушла навсегда?
— Ты бы не бросила свою кузину. Ты верна ей, хоть она этого и не заслуживает.
— Ты прав. — Эдит сжала ключи в ладони. — Я никогда не оставила бы ее в беде.
Слезы подступили к ее горлу. Она водила пальцем по медальону, вспоминая мать и ее слова о том, что увидеть зайца — хорошая примета. Значит, все будет хорошо. Она придумает, как выполнить долг и сохранить свое счастье.
— Спасибо тебе, — в конце концов прошептала она, зная, что никаких слов не хватит, чтобы выразить переполнявшую ее благодарность.
— Я рад, что сделал тебе приятно. — Бранд подошел ближе. — Я очень хочу делать это снова и снова, Эдит. Помни об этом.
Она окинула взглядом каменное помещение, наполненное паром, внезапно задумавшись, что сказала бы по этому поводу ее мать.
— Мне надо идти. Впереди столько дел. Прежде всего, нужно убрать кубок на место. Не волнуйся, больше я не возьму его без спроса. Я не воровка.
Бранд положил руки на ее талию. Осторожно развязав пояс, он снял мешочек, в котором лежал кубок, и положил его на скамью.
— Я сам положу его на место. Но ты можешь взять кубок в любое время, когда он тебе понадобится. Надеюсь, ты доверяешь мне так же, как я тебе.
Слеза сорвалась с ее ресниц. Она так на него злилась, а он оказался способен на этот совершенно неожиданный жест — вернул частичку ее наследия. Он вовсе не стремился отобрать у нее все.
— Мамины украшения были частью моего приданого. Больше от нее ничего не осталось. Разве что ее зеркальце, да и то разбилось. — Непослушными пальцами она вытерла слезы. — Не обращай внимания. Наверное, я просто устала. Весной всегда столько дел.
Он привлек ее к себе и принялся осторожно вынимать из ее прически шпильки, пока ее волосы не заструились волнами по плечам.
— Надеюсь, ты устала не слишком сильно?
Внутри разлилось тепло, унося прочь все ее мысли. Она так соскучилась по его объятьям, по той страсти, с которой они предавались любви.
— Мне было так грустно ночью.
— Не нужно ничего говорить. Когда-нибудь у тебя появятся новые украшения. Только обещай, что не сбежишь от меня.
— Когда придет время, я уеду через главные ворота, и ты будешь сопровождать меня… куда бы я ни направилась. Бежать тайком я не стану. Я сдержу свое слово, Бранд. Не хочу думать о том, что будет завтра. Пусть мое будущее разрешится само.
— Мне очень жаль. — Его губы коснулись ее лба. Нежное прикосновение взволновало ее.
— Дело ведь вовсе не в деньгах, — заговорила она, пытаясь объяснить то, почему его благородный жест так тронул ее. — Мама рассказывала столько волшебных историй о том, как каждая вещь появилась в нашей семье. Когда я выросла, я перестала верить в сказки, но в детстве они казались мне поистине чудесными.
— Я сожалею о твоей потере, но превыше всего мне жаль, что мы поссорились. Нет смысла спорить из-за того, что ни ты, ни я изменить не можем.
Она посмотрела в его глаза и поняла, насколько несбыточным было ее намерение не пускать его в свое сердце. Он стал бесконечно ей дорог. Как же она ошибалась, считая его варваром, тогда как в нем было столько истинного благородства. Но однажды он исчезнет из ее жизни, и ее сердце будет разбито. Лучше прислушаться к голосу разума и не открывать ему свои чувства.
— Моя мать часто говорила, что бесполезно тратить силы на попытки изменить неизменное. Я поздно осознала всю мудрость ее слов. И я тоже сожалею о нашей ссоре, Бранд.
— А моя мать часто рассказывала мне о том, как росла в Ирландии. Уж не знаю, насколько это правда, но она уверяла, что родилась в знатной семье. И всякий раз, когда я попадал в беду, говорила, что я должен гордиться своим происхождением. — Его губы скользнули по ее щеке. — Знай же, я ни за что не отступлюсь от намерения устроить твою жизнь. Никакая женщина не заслуживает судьбы моей матери. Я буду присматривать за тобой. Всегда.
У нее не осталось сил, чтобы спорить. Она хотела, чтобы он ее обнял. Хотела коснуться его сама, ощутить его плоть под своими ладонями. Ее чувство к нему было такое глубокое, такое новое.
— Я соскучилась по тебе.
Она потянулась к нему, и их губы встретились в страстном, затяжном поцелуе, разбередившем ее чувственность. Он ласкал ее языком, и она отвечала тем же, крепко прижимаясь к нему всем телом. Но когда поцелуй внезапно стал глубже, Эдит отняла губы.
— А ты сам не устал? — спросила она, когда вновь обрела способность дышать.
Его глаза блеснули.
— Мне не очень понравилось спать на конюшне. Но, наверное, ты сочтешь, что я заслужил эти муки за свое ослиное упрямство.
Она негромко рассмеялась.
— Ты сам это сказал.
— Спать в твоих объятьях гораздо приятнее.
— Я тоже так думаю. — Она провела языком по губам. — Не хочешь подремать тут пару часов?
— У меня есть идея получше. — Положив ладони на ее ягодицы, он прижал ее к себе, и их бедра соприкоснулись. Почувствовав его, она прерывисто задышала. — Может, поиграем? Хочешь, я побуду твоим слугой и покажу, как правильно совершать омовение? Обещаю, тебе понравится.
— Верю, что так и будет.
— Я все сделаю сам. Тебе и пальцем шевельнуть не придется. Позволь поухаживать за тобою. — Его жаркое дыхание ласкало ее ухо, отчего с нею начало твориться нечто странное.
На этот раз она сама хотела быть главной. Слишком долго она не противилась и была пассивным партнером в их играх, позволяя ему вести ее за собой. Сегодня, когда он вернул дорогую ее сердцу вещь, она возжелала показать, насколько ему благодарна.
— Мы будем одни? — спросила она, делая вид, будто взвешивает все за и против.
— Никто не посмеет нас потревожить. Но я запру дверь, если тебе так будет спокойнее.
Отпустив ее, он направился к двери, и звук опущенного засова придал ей храбрости. Никто их не побеспокоит. Все, что случится в купальне, не покинет ее стен.
— Хорошо. Все это мне в новинку, но я быстро учусь. — В притворных раздумьях она похлопала пальчиком по губам. — Полагаю, перед омовением нужно раздеться, чтобы насладиться его радостями сполна.
— Правильно.
Взявшись за краешек его туники, она медленно потянула ее вверх, обнажая его тело. А потом подалась вперед и прижалась к его торсу губами.
— Терпение, — прорычал он. — Здесь я говорю, что делать.
— Я способная ученица, — шепнула она, вновь принимаясь исследовать его тело. Его кожа пахла свежестью и чистотой. Хоть и покрытая сплошь рубцами и шрамами, она была удивительно приятной наощупь. — Что дальше?
— Дальше надо раздеть тебя, — хрипло ответил он. — Я покажу, как правильно.
Он развернул ее шаль, быстро распустил завязки, и туника упала к ее ногам. Переступив через озерцо ткани, она осталась в нижней рубашке. Наклонившись, он принялся кружить языком по ее плоти, увлажняя тонкое полотно, через которое просвечивали ее смугло-розовые соски.
Его рот продолжал терзать ее груди, по очереди посасывая соски через ткань, и когда они встали торчком, она издала горловой стон, наслаждаясь этой утонченной пыткой. Она так явственно чувствовала сосками влажность ткани на своих грудях, что меж бедер разлилась болезненная истома. Наконец он снял с нее рубашку, и она предстала перед ним полностью обнаженной. Его ладони легли ей на попку, поглаживая и разминая мягкую плоть.