Насколько нужно быть наивной, чтобы понадеяться, что он просто проводит взглядом и не вставит свои пять копеек?
Страх не исчез полностью, но, к удивлению, отступил на второй план. На первый пришел гнев, поднявшийся из груди и вспыхнувший огнем на щеках. Захотелось ударить или уколоть побольнее наглого иностранца и стереть ядовитую ухмылку с его лица.
Катя остановилась и посмотрела на Маркуса. Ее глаза сузились, а губы сложились в тонкую линию.
– Держи язык за зубами, хорошо?! Ты мне никто, и наши отношения с Денисом тебя не касаются! – твердо процедила она и сама обомлела, испугалась собственной смелости.
Маркус издевательски вскинул брови и протянул иронично:
– О, у скромной девушки есть маленькие, но острые коготки. Забавный и интересный поворот…
Страх вновь встал вперед, загоняя гнев за спину.
Какое-то первобытное, предупреждающее чувство…
В Маркусе определенно что-то не так... Казалось, черная аура обволакивала его тело, говорила, нет, кричала об опасности ее обладателя. От таких людей нужно бежать без оглядки.
Темные, холодные глаза, казалось, мерцали в тусклом свете фонаря...
Бред! Не хватало еще взять за основу слова Дениса и решить, что Маркус дьявол и ему нужны человеческие души! На самом деле он просто наглый и неприятный тип, простой смертный, а сверхъестественного не существует.
Она хотела уйти, иностранец ловко и изящно спрыгнул со скамейки и в два шага преодолел расстояние между ними. Катя хотела попятиться, но снова попала в плен черных глаз, холодных, но завораживающих. Что за чертовщина? Пыталась сопротивляться, отвернуться, но борьба происходила лишь в голове, наяву Катя стояла, не имея возможности пошевелиться, точно марионетка в руках Маркуса. Появилась необъяснимая заторможенность, как в теле, так и в мыслях. Сознание наполнил густой туман, вытесняя последние попытки сопротивления.
– А родители не ругаются, что дочурка домой выпивши приходит? Алкоголем за версту таращит. Сколько тебе лет? Семнадцать? Нынешняя молодежь совсем распоясалась, – он наклонился так низко, что Катя ощутила его теплое дыхание на шее. Но перед взором так и стояли черные провалы глаз Маркуса, как морок. – А с Дениской осторожно, а то вовсе сопьешься. Репутация у него нелицеприятная.
Кожи на горле коснулись губы иностранца…
Туман в голове исчез так же внезапно, как и появился. Словно нажали на выключатель, и вспыхнул свет, рассеявший тьму. Она толкнула Маркуса ладонями в грудь, и от неожиданности он отшатнулся и метнул в нее злой, колючий взгляд хищника, упустившего добычу.
– Прощай, – резко бросила Катя и поспешила прочь.
Она неровно дышала, начала уставать от быстрой ходьбы, жалея, что надела сапоги на каблуках. Ноги болели, но Катя все больше прибавляла шаг в надежде скорее оказаться дома. Хотелось обернуться, посмотреть, далеко ли она ушла от Маркуса, но не могла, боялась.
Вернулось чувство, что за ней наблюдают.
Паранойя? Или правда?
Катя бросила взгляд в темноту деревьев. Появилась дрожь в руках и ногах, когда ей снова показалось, что там кто-то скрывается.
Маркус?
Катя нервно сглотнула, ладони вспотели. Обернулась. Никого. Скамейка и фонарь, возле которых стоял иностранец, исчезли из вида.
Ну и вечер. Точно в фильм ужасов попала.
Почувствовала взгляд совсем рядом и резко повернулась назад.
Вскрикнула, встретившись с темными глазами Маркуса.
«Как он подобрался так бесшумно и зачем шел за мной?» – мысленно вопрошала Катя, пытаясь успокоиться и унять бешеный пульс.
– Зачем ты меня преследуешь?! – нервно воскликнула она, отшатнувшись.
– И в мыслях не было, – он непринужденно пожал плечами и посмотрел на покрытые одеялом темноты деревья, словно видел кого-то, неподвластного Кате. Именно то, что наблюдало за ней? Да нет же. Он просто смотрит. Там никого нет. Иностранец снова перевел взгляд на нее. Между бровей Маркуса пролегла глубокая морщинка. Он о чем-то напряженно думал. – Просто решил выполнить за Дениса его обязанность – проводить девушку до дома. Улицы небезопасны, а ты дрожишь от страха, как мелкая птичка, попавшая в руки человека.
Странно, но из голоса Маркуса исчез сарказм. Пропала насмешка. Он был холоден и серьезен. Разительная перемена его настроения не успокоила, а насторожила.