Клеона была очарована француженками в их красных камлотовых жакетах, коротких кружевных передниках и капорах с большим мягким отворотом. На их деревянных сабо, которые постукивали по булыжникам, девушка заметила алые кисточки. А на рыночных прилавках, кроме деревенских сыров и длинных хрустящих булок, продавались весело раскрашенные яйца, которые восхищали юную англичанку не меньше, чем обступивших прилавки детей.
Они ехали все дальше в глубь страны. Кругом лежали возделанные поля, крестьянские женщины и дети казались сытыми и здоровыми. Только отсутствие мужчин бросалось в глаза. Женщины шли за плугом, женщины пасли овец и загоняли коров. Казалось, в деревне все делают они, даже в кузнице над горном сгибались женщины. И еще на Клеону произвело зловещее впечатление, что церкви повсюду были заброшены, могилы осквернены, надгробия опрокинуты, окна разбиты.
— Атеисты! Обезьяны! Что за кощунство! — сердито фыркнула герцогиня, когда они увидели выломанное распятие и осколки красивого вдребезги разбитого витража.
— Я думала, Наполеон возрождает религию, — заметила Клеона.
— Единственное, во что верит этот корсиканский злодей, — его собственная персона. Он насаждает свой культ, — последовал раздраженный ответ.
Клеона. подозревала, что долгое путешествие утомило ее светлость. Она стала раздражительна и неразговорчива. Но это соответствовало настроению самой девушки. Ей хотелось подумать, а думать и болтать одновременно было трудно.
С того вечера на борту Клеона не могла забыть губы герцога на своих губах. Казалось, их отпечаток так и остался. Закрывая глаза, она по-прежнему ощущала тот странный, необъяснимый поцелуй, который потряс до основания все ее прежние представления. Пока Клеона еще не отдавала себе отчета, что, собственно, переменилось. Она помнила, что, когда губы герцога коснулись ее, она сопротивлялась с гневом и ненавистью, колотя кулачками по его широкой груди. Но куда ей было тягаться с ним? Герцог прижал ее к себе и яростно целовал. Однако эта ярость оскорбляла Клеону не меньше, чем раньше возмущало его поведение.
Его руки держали девушку так крепко, что она была совершенно беспомощна, хотя и не оставляла бесплодных попыток вырваться. И вдруг она поняла, что прикосновение его губ изменилось. Они больше не принуждали, не старались покорить ее; теперь они держали ее властно, но с какой-то странной нежностью. И почему-то Клеоне расхотелось бороться с ним.
Ее вдруг охватила дрожь. Неожиданное пламя пробудилось в ней и, подобно живому огню, охватило все тело, воспламеняя и возбуждая. Девушка поняла, что теперь сама не может оторваться от его губ. Она больше не хотела ничего, только чувствовать биение его сердца возле своего, его губы на своих губах. Потом, так же внезапно, Клеона оказалась на свободе. Герцог почти оттолкнул ее от себя.
— Проклятие! — выругался он.
В его голосе не было жестокости, только отчаяние, которое вырвалось, казалось, из самых глубин его существа.
Девушка схватилась за поручни. Не сделай она этого, она бы упала на палубу. Внезапный порыв ветра спутал ее волосы, они упали ей на глаза, ослепив на какое-то мгновение, а когда она вновь смогла видеть, герцог уже исчез.
Клеона лежала без сна в своей каюте. Ее сердце шумно колотилось, щеки обжигала кровь. Девушка так явственно ощущала его губы, будто герцог все еще был с ней. Он пробудил в ней чувство, которое Клеона не осмеливалась назвать даже самой себе.
С того момента герцог избегал ее. Кавалькада, которая ждала их в Кале, оказалась почти такой же впечатляющей, как та, что привезла их в Дувр. Одна карета предназначалась им с герцогиней, другая слугам, да еще обнаружилось, что высокий фаэтон герцога ехал с ними на яхте.
— Мои лошади прибудут позже, — сообщил конюхам его светлость, когда они привели для этого легкого экипажа упряжку из трех великолепных гнедых цугом.
При виде них у Клеоны упало сердце. Значит, герцог поедет вперед, а они с герцогиней будут медленно и чинно плестись в карете позади. Девушка не ошиблась, но на этот раз они ехали одни. Графа ждала его собственная двуколка, запряженная парой лошадей, которые вызвали восхищение даже герцога и Фредди.
Они отправились в путь ярким солнечным днем, и, хотя им пришлось три раза останавливаться на ночлег, герцог всегда уезжал еще до того, как прибывала их карета, так он спешил добраться до Парижа раньше них. Это казалось абсурдным, но, сколько Клеона ни бранила себя, почему-то солнечный свет без него потускнел, а путешествие стало казаться утомительным, а не волнующим приключением.
Чем ближе они подъезжали к столице, тем желчней становилась герцогиня. Даже новый проезд через убогие предместья, норманнская застава с массивными дорическими колоннами, длинная четырехрядная аллея вязов, а за ней площадь Конкорд и консульский дворец Тюильри не вызвали у ее светлости энтузиазма. Единственное, что она изрекла:
— Крестьяне не должны спать в господских кроватях.
Но Клеону сам факт, что она в Париже, снова наполнил восторгом и предвкушением, с которыми она покидала Лондон.
Перед въездом в город граф оставил свою двуколку, которая все это время ехала рядом с ними, и, пересев в карету герцогини, начал рассказывать им о красоте Парижа, который чудом восстал из руин после революционного террора.
— Многие из дворцов прежней знати стали бальными залами и ресторанами. Вас, мисс Клеона, восхитят новые магазины с их шелками и бархатами, модной мебелью из красного дерева, сказочной бронзой и фарфором.
— Откуда вы все это знаете? — спросила девушка. Граф на мгновение растерялся.
— Я расспрашивал своих друзей. Они рассказывали мне о всяких новшествах. И моя семья писала мне о возрождении города, который я так люблю.
— Я-то думала, вы предпочли бы, чтобы все осталось так, как прежде, — съязвила герцогиня.
— Я стараюсь смотреть вперед, а не назад, — объяснил граф. — Поскольку Наполеон издал указ, что мы, эмигранты, можем вернуться и потребовать возвращения нашей собственности, я, например, готов простить и забыть.
— Надеюсь, вас не постигнет разочарование, — заметила герцогиня.
Считая, что было бы невежливо не проявить любезности к графу, который старался обеспечить им все удобства во время путешествия, Клеона спросила:
— А мы увидим Лувр? Я слышала, в его галереях множество всемирно известных картин и великолепных скульптур.
— Все награбленное, — процедила герцогиня. — Трофеи сотен битв. Любопытно, итальянцы будут осматривать их с тем же восторгом, на какой способны англичане?
Граф засмеялся.
— Боюсь, мадам, вы сегодня не в духе. Мне бы хотелось, чтобы вы по достоинству оценили новую Францию, но я не буду пытаться вас переубедить. Я предоставлю это самому первому консулу, ибо, как мне сказали в Кале, он и его жена весьма заинтересовались вашим прибытием в их столицу.
Рот герцогини скривился в циничной улыбке, но на этот раз она промолчала. Только когда они с Клеоной остались одни в элегантном особняке, приготовленном к их прибытию, ее светлость заметила:
— Мы приехали как частные лица, а с нами обращаются так, словно мы коронованные особы или по крайней мере послы дружественной державы.
— Вас это удивляет? — спросила девушка.
— Это вызывает у меня подозрения.
За дверью раздались шаги, и на пороге появился герцог. Его элегантный облик сразу заставил Клеону почувствовать, как непрезентабельно она выглядит после дороги. Почему-то у нее подпрыгнуло сердце, когда его светлость прошел по полированному полу и поднес руку бабушки к своим губам. Клеона наблюдала за ним, думая, как он красив и что рядом с ним любой другой мужчина показался бы незначительным.
— Добро пожаловать в Париж, бабушка, — говорил герцог. — Надеюсь, вы не слишком устали от долгого путешествия? Эти французы предоставили в наше распоряжение один из лучших домов в Париже. Полагаю, это производит на вас впечатление?