Мы говорили не о коронавирусе или делах по дому, а о любимых городах и музыкальных группах. В этом чувствовалась тоска по отмененным концертам и путешествиям. Оля вспоминала, как полгода назад ездила с друзьями по Северному Кавказу – от Кабардино-Балкарии до Дагестана. А я попыталась объяснить, что́ забыла в Венеции в разгар эпидемии. Мне казалось, это повод для зависти – я застала город без туристов. Таким же его видел Бродский каждую зиму. Но мне повезло еще больше, если во время эпидемии вообще можно говорить о везении. Бродский приезжал в Венецию, когда она была промозглой, холодной и в тумане, а мне город открылся наполненный солнцем. Я показала фотографии пустых площадей и безлюдных набережных. Оля восхитилась. Она никогда не выезжала за пределы России, а я, наоборот, прожила почти всю жизнь в Москве и почти что не видела родной страны. Последние полтора года я провела в Тбилиси, иногда выезжая в Европу.
В ходе экспресс-курса по географии я заметила, что над кроватью Оля протянула веревку, на которой прищепками закрепила открытки. Из них большая часть была от меня: желтый трамвай из Лиссабона, высотка из Варшавы, кофейные чашки из Берлина и коты из Венеции. Как быстро они добрались до центра Москвы. Отрадно, что пандемия не уничтожила хотя бы почтовую индустрию.
После пары бокалов Оля, кажется, осмелела и прямо спросила, почему я оказалась в Москве без Софико. На это было несколько причин. Потому что у меня российский паспорт, а Грузия перестала впускать иностранцев. Потому что родина Софико – Грузия, а не Россия. И потому что еще до Венеции мы спокойно расстались, поняв, что наши отношения исчерпали себя. В Италию я поехала одна и самостоятельно выбиралась из нее, когда границы начали закрывать. Оля в задумчивости сдвинула брови, а я попыталась отшутиться: «На самом деле, вернувшись в Москву, я не хотела отношений на расстоянии. Не такая уж я шаблонная лесбиянка».
Из ноутбука Оли доносились песни российских инди-групп – она качала головой в такт и беззвучно шевелила губами. Ее взгляд был устремлен мимо меня. Потом Оля внезапно сказала:
– Вообще-то я скучала. Думала, что ты уже никогда из Грузии не вернешься. Я рада, что ты тут.
Наверное, на моем лице отразилось удивление, потому что она быстро добавила:
– Извини, я, наверное, сказала что-то не то.
– Нет-нет, все ок. Но мы же почти не виделись, пока я жила в Москве. С чего бы тебе скучать.
– Мне было спокойно, что мы в одном городе. Как будто всегда рядом. А потом этого не стало.
– Жаль, что ты не успела доехать до Грузии. Я бы тебе столько всего показала.
– Да, мне тоже жаль. Я собиралась этим летом, даже сделала загран. Но видишь, как все вышло.
Мы немного помолчали, а затем Оля села на кровать, взяла с подоконника укулеле и сказала, что покажет, чему научилась. Она играла не очень уверенно, путалась в аккордах и явно стеснялась петь, предпочитая шептать. Но худенькая девушка с крошечной гитаркой в руках смотрелись так органично, что мне захотелось снять видео. Оля заметила направленный на нее смартфон, смущенно улыбнулась и отложила укулеле. Затем спросила:
– А как же кошка?
– Ну, я вернусь в Тбилиси за ней и за вещами. Когда или если откроют границы. А пока можно считать, что я мать-кукушка.
В России ходят «Сапсаны», «Ласточки», «Иволги» и «Стрижи». А в Грузии есть «Кукушка» – маленький старый поезд, состоящий из двух вагонов. Он едет из Боржоми в Бакуриани по одной колее. Путь лежит через горы и мост, который спроектировал Гюстав Эйфель. Удивительно обнаружить в этой горной глуши работу знаменитого французского архитектора. А поездка стоит всего один лари – меньше 25 рублей. Я рассказала о «Кукушке» Оле.
– Я так и думала, что самые бюджетные путешествия – это когда едешь кукухой.
– Что еще нам остается в 2020 году, ага.
– А если я приеду в Грузию, мы на нем прокатимся?
– Конечно. Теперь осталось дождаться, когда мир снова станет открытым.
– Договорились.
Игорь Кириенков
Предложение
От того ли, что расстояние между нами так сократилось. Я люблю смотреть, как ты спишь, и в этой торжественной утренней тишине. В одной хорошей книге сказано. Я все еще не уверен, как лучше – электронными буквами или чернилами. Сколько дней прошло, сорок? – я счет потерял.