– Тише! – крикнула Катя, и я поскорее убавила звук. Лицо у Кати сделалось расслабленным и недоверчивым. Из-за повязки мне не было видно ее глаз, но я представляла, как бы она щурилась, если бы могла на меня смотреть.
Судя по тому, сколько успело пройти от песни, у нее в ушах звучало сейчас что-то из строчек:
Эту песню я добавила в плейлист, потому что вспомнила, как мы с Катей ездили в Венгрию и там она купила себе футболку с фотографией музея Людвига на груди. Я ей сказала: «И на груди ее светилась медаль за город Будапешт».
Катя посмотрела на меня как на дуру. Я посмотрела на нее как на дуру.
«Это из песни, – сказала я, – Марк Бернес, “Враги сожгли родную хату”».
«Я ее не знаю», – сказала Катя. Я пообещала ей потом поставить, но руки не дошли – нам слишком много всего нужно было сделать вместе, и времени на то, чтобы слушать музыку вдвоем, просто не оставалось.
Из той же поездки была и вторая песня из плейлиста. Мы пошли ночью в клуб и неплохо проводили там время, пока к Кате не начал приставать какой-то хмырь, который на ломаном английском пытался предложить нам обеим выпить. Нам не хотелось ни пить, ни говорить на собственном ломаном английском, поэтому, когда хмырь отвернулся, я бросила: «Бери шинель, пошли домой».
«А?» – переспросила Катя. Наши куртки оставались в гардеробе, который располагался на противоположном от входа конце зала, и, прежде чем выйти на улицу, нужно было их забрать. Оказалось, что и Булата Окуджаву Катя никогда не слушала.
Я посмотрела, как в телефоне закончилась «Хата» и началась «Шинель». Мне надо было браться за книгу, но хотелось еще немного посмотреть на Катю. Она чуть-чуть улыбалась – наверняка догадывалась, что я на нее смотрю. Эта улыбка всегда сводила меня с ума. Мне нравилось смотреть, как Катя читает, улыбаясь книге, или как она пытается меня сфотографировать, при этом стараясь на меня не засматриваться. Ее лицо в такие моменты было совсем счастливым.
Мы познакомились три года назад, на протесте на Тверской, и я сначала заметила ее улыбку, а потом уже и все остальное. Я была с друзьями, но сразу стала пробиваться через толпу к Кате, которая пыталась встать на цыпочки, чтобы заглянуть за полицейские ограждения. Было очень солнечно, кружилась голова, и мне показалось, что нужно обязательно подойти к этой девушке раньше, чем ее утянет в толпу.
Катя тоже меня заметила, только не подала виду. Потом она сказала, что про себя назвала меня Иглой, в честь революционерки из книги. А я, увидев ее, подумала про «Би-2»:
Эта песня, песня «Она», тоже была в плейлисте, на шестом месте – за песнями про автозак, про наше первое свидание и наш первый поцелуй.
В автозаке мы оказались через пять минут после знакомства – стояли не в том месте не в то время. Там было жарко и довольно весело – и все, кроме Кати, пели песню про стены:
Катя кивала не в такт и выглядела очень счастливой. Мы сели рядом, и она почти сразу взяла меня за руку.
«Ты знаешь эту песню?» – спросила я.
«Не-а, – сказала Катя. – Она известная?»
Мне оставалось только покачать головой.
И вот мой телефон медленно подходил к «Стенам» Аркадия Коца. На кровати Катя чуть нахмурилась, как будто пытаясь столкнуть бровями повязку с лица.
За «Стенами» шла «Крошка моя» «Руки Вверх». На первое свидание мы с Катей пошли в кино на фильм, в котором была сцена, где герой пишет с фронта письмо своей невесте, уже нашедшей себе нового жениха. Я придвинулась к Кате и прошептала: «Крошка моя, я по тебе скучаю. Я от тебя письма не получаю».
«Ой, я тоже по тебе скучаю», – Катя схватила меня за руку и крепко ее сжала, как будто мы не виделись тысячу лет. Я улыбнулась ей, и она тоже улыбнулась, так что мне захотелось прижать ее к себе и никогда не отпускать.
Не знаю, почему мы тогда не поцеловались. Наверное, потому что я сглупила и сказала: «Не забуду ночи при луне и твою улыбку».
Катя засмеялась, и на нас сразу шикнули сзади.
С Катей я вообще часто вспоминала Стрыкало. И не только «Наше лето». Еще я иногда говорила ей: «Прости мне мои расспросы, но это невыносимо», – когда мне хотелось, чтобы она еще со мной поговорила, вместо того чтобы засыпать. И конечно, я проорала его самые известные строчки, когда Катя сказала, что хочет сделать каминг-аут своим родителям.