Мазнув по ней взглядом, Клиган прошел к столу, сев, вытянув длинные ноги, взял второй кубок, отпил и посмотрел на нее.
— Я пришел, миледи.
— Да… милорд.
— Вот наградите меня лордством, тогда и буду лорд. А пока…
— Я знаю — с ноткой раздражения перебила она. — Звать вас по имени.
— Думаю, нам пора поговорить, Санса. — Его голос стал ниже, тише и как будто мягче. — Что происходит?
— Я не знаю — ответила она так же тихо и упрямо.
— Врешь. Ты знаешь, но не хочешь говорить об этом. Или не можешь. Я зря пугал тебя тем, что не приду больше — это тоже была ложь. Мне эти ночи так же нужны, как и тебе. Могу сказать почему, раз уж ты боишься.
Санса, снова сглотнув, посмотрела на него, и усилием воли оставила цепочку в покое.
— Я слушаю, Сандор.
Он поставил чашу на стол с легким стуком, подобрал ноги и оперся локтями о колени, глядя на нее совсем другим взглядом — тяжелым, мужским, полным вожделения. Желание закрыться и спрятаться стало в ней почти невыносимым. Почему она сидит здесь, почему не прогонит его, не запретит ему показываться ей на глаза?
— Я пришел к тебе потому, что ты мне нужна. Хрен его знает почему — но нужна. И я хочу тебя. Давно такого не было — я думал, что и не будет, по правде говоря. А еще я зачем-то нужен тебе. Но об этом уже ты мне скажи.
— Но вы… Но ты никогда не…
— Не пытался тебя трахнуть? Не путай меня со своим ублюдочным муженьком или с моим старшим братом. Я либо плачу, либо беру то, что дают по доброй воле.
— И ты хочешь взять меня?
— Чтоб мне сдохнуть — да. — Еще один взгляд исподлобья, тяжелый и горячий, будто закипающая смола.
Санса замолчала, глядя на носки сапожек, виднеющиеся из-под края подола. Внутри у нее зрело решение — глупое, отчаянное, возможно, ошибочное, могущее погубить ее окончательно. Но если все они могут умереть, и очень скоро — то есть ли разница?
— Хорошо. — Она резко кивнула и встала. — Хорошо. — Дергаными движениями он стащила перчатки — кожа прилипала к вспотевшим ладоням — и начала распускать шнуровку платья, одновременно пытаясь стащить с себя сапожки.
Он встал — медленно, плавно — подошел к ней, положил на плечи тяжелые теплые руки, подождал, пока она поднимет на него взгляд.
— Постой, девочка. Ты не ответила мне на один вопрос. Чего хочешь ты?
— Ты сказал, что я могу молчать, если не хочу говорить правду. Так вот — я не хочу.
— Сказал, да. Но сейчас не время молчания и уверток. Я не буду трахать тебя против твоего желания.
— А что, когда женщина раздевается — это не ответ?
— Шлюха тоже раздевается, когда кладешь монету на стол, но только последний идиот поверит, что она его взаправду хочет. Ты не шлюха, я тебе не платил, ты ничего мне не должна, а потому ответь на вопрос: Чего ты хочешь?
Санса замерла — пальцы путались в завязках, она избегала взгляда, который стал почти осязаемым. Внутри нее поднималась волна злости — ну почему он все портит, неужели он не может либо сделать то, что нужно, либо молча уйти? Зачем эти вопросы? Она прекрасно обходилась без них все эти ночи. Тяжелые ладони давили на плечи. Поддавшись злости, она вывернулась и отошла, глядя на него почти с ненавистью, желая то ли наброситься на него, то ли разрыдаться. Напряжение нарастало.
— Чего ты хочешь, Санса? — повторил он вопрос почти спокойно, но теперь в низком голосе звучал скрытый гнев, отголосок той ненависти, что двигала тем человеком, которого она знала по Королевской гавани.
— Не знаю! — почти выкрикнула она, теряя терпение. — Зачем ты меня мучаешь?
— Ты сама себя мучаешь.
— Что ты знаешь обо мне! Что ты вообще знаешь?
— Достаточно. И о тебе тоже. Знаю, что с тобой сделали, знаю, что ты сделала в ответ. Знаю, каково жить с ненавистью — и об этом уж точно побольше тебя. Знаю, как легко стать мертвецом уже при жизни, и никакие сраные Белые ходоки тут не нужны. Поэтому я тут вожусь с тобой, а не трахаю послушную и пригожую шлюху в ближайшем борделе.
— И я должна быть благодарна? — Санса призвала на помощь всю свою холодность.
— Ничего ты мне не должна. А вот себе — да. Иначе ты бы меня не позвала греть тебе постель.
Санса снова прошла к столу, сделала большой глоток уже остывшего вина. На голодный желудок в голове слегка зашумело. Этот человек как всегда, говорил ей правду — не щадя ее, не делая вид, что мир лучше, чем он есть. Поэтому она и потянулась к нему безотчетно в ту первую ночь. Он прав, во всем прав — без ответа на этот вопрос все, что произойдет в этой спальне, будет насилием — только насильником будет она сама.
Она выпрямилась и посмотрела ему прямо в глаза, не отводя взгляда.
— Ты хочешь знать, чего я хочу? Хорошо.
Х. Bene venebatur!
Седьмое пекло, он и не подозревал, что от простого разговора устаешь, как после целого дня битвы. До этого с ним подобное было только раз — когда Рэй тонко, как ювелир золотую проволоку, тянул из него душу — и вытянул-таки все до донышка, старый хрыч. А теперь ему самому пришлось делать то же самое с ней. Но оно того стоило, видят боги, стоило. Когда она, наконец, сумела выдавить из себя честный ответ, то разрыдалась — в голос, тяжело и надсадно, будто на похоронах. Тут уж ему ничего не оставалось как подойти, обнять, прижать к себе, гладить по спине и ждать, заставляя себя стоять спокойно и не сдерживать себя. Слишком долго у него никого не было, слишком близко она была, слишком остро он ощущал ее — всем телом. Еще немного — и он либо сбежит обливаться ледяной водой из колодца, либо потащит ее в постель, не дожидаясь, пока она сама этого захочет. Сандор не хотел ни первого, ни второго. Насчет своих любовных талантов он не обольщался — какие уж тут таланты, когда всю жизнь по борделям и трактирам, а за звонкую монету любая будет стонать и извиваться. Но сделать так, чтобы ей было хотя бы не больно и не страшно — это он может. Хотя бы попробовать.
И ему это удалось. Когда, перестав плакать, она вдруг потянулась и поцеловала его в щеку, он с трудом сдержался от того, чтобы прижать ее к себе посильнее. Но Санса, глядя на него без улыбки, почти мрачно, взяла его за руку и потянула к постели. Там, наконец, он сделал то, о чем мечтал — где-то, в самой глубине души, эта мечта жила если не с самой первой их встречи, то уж точно с Королевской гавани — запустил руки в эти роскошные рыжие пряди, пропуская их между пальцами. Когда он сдвинул ладони вперед и обхватил ими ее лицо, она вдруг положила свои руки поверх, и, посмотрев ему прямо в глаза, сказала тихо:
— Ты не обидишь меня. — Еще одно воспоминание, пароль, известный только им двоим.