Она снова подняла на Анисимова глаза и прикусила нижнюю губу.
— Люди? Нет, не злые, скорее — обиженные. Кто-то больше, кто-то меньше. Причем, сами виноваты, не следят за словами, позволяют себе многое, затем страдают, — ответил он ей. — А стирать вам полезно, руку желательно не напрягать, но разрабатывать пальцы нужно.
— Я стараюсь, я очень стараюсь, и спасибо за книжку, я прочла. Вы не могли бы принести другую?
— Хорошо, постараюсь не забыть.
Домой Анатолий не ушел. Больной в реанимации был слишком тяжелый, могла возникнуть необходимость повторного вмешательства. Лучше находиться рядом, на всякий случай. Зато выписки оформил. А утром опять планерка, потом обход…
Обед врачам буфетчица принесла прямо в ординаторскую. Быстренько накрыли стол, сели за еду.
— Ты мне скажи, Толь, вот это есть можно? — спросил Анисимова Михайличенко.
— Можно, особенно если больше нечего. А чего это ты перебирать в еде стал? Меня так все устраивает.
— Да я не про себя. Я ем и спасибо говорю — горячее, сытное, желудок не болит. А вот прынцесса твоя возмущалась, невкусно ей, видите ли. Еще и в воровстве буфетчицу нашу обвинила.
— Не понял, какая принцесса?
— Безымянная. Толь, она прям как из сказки про королевишну на горошине. Ей одежду собрали всем миром, принесли девчонки, кто что мог. Так то не то, это не это. В палате тетки ее подкармливают, а она норовит лучший кусок ухватить. И манеры — ну королева, не меньше. Вот как расценить такое поведение? Я понимаю, что она головой крепко приложилась, и что память ей отшибло понимаю, но вот отношения этого потребительского, величия на ровном месте осознать не могу. Ты вспомни, какую ее привезли, и погляди, что мы имеем.
— Несчастная женщина, молодая, красивая. Без прошлого и без будущего. Ты мне лучше скажи, куда я ее выписывать буду? А ведь должен со дня на день. Потому как лежит она у нас в отделении почти месяц. И чем она там за воротами больницы питаться станет? Так что пусть ест, пока есть что. Она на улице пропадет. Все наши усилия по спасению ее жизни прахом пойдут.
— Тут ты, конечно, прав. И возразить мне тебе нечего. Я сапоги ей завтра принесу, от жены остались. Бог даст, подойдут. Жалко бабу, красивая!
Выписать безымянную пациентку Анатолий вынужден был через неделю, как только сняли гипс. На душе скреблись кошки. Куда она пойдет? Чем станет заниматься? Сгинет ведь, а выхода у него нет. Отдал ей выписку, список рекомендаций, направление в приют,
но в глаза посмотреть не смог — палачом себя чувствовал. А она спасибо сказала, развернулась и пошла в никуда.
Оставшееся время до конца рабочего дня тянулось медленно. В положенные пять часов Анисимов собрался домой.
На скамейке больничного парка заметил ее, обрадовался, и решение пришло мгновенно.
— Рита, пойдемте ко мне. Я один живу. Вы у меня пока можете остаться. Может быть, в домашней обстановке скорее вернется память. Или попробую по своим каналам разыскать ваших родственников.
Анисимов поймал такси и назвал адрес. Всю дорогу молчали, каждый думал о своем. Рита выглядела подавленной, смущенной, растерянной. Анатолий рассуждал, как они теперь будут сосуществовать в его маленькой квартирке. Обычная однушка в панельном доме на первом этаже. Его устраивало, одному хватало. Есть, где поспать и поесть, светло и тепло — холостяку вполне подходит, если сам умеешь сытно готовить.
Но это одному. А вот как привести туда женщину, совершенно чужую, на которую у него и планов-то никаких нет? Но слово не воробей, да и отпускать Риту просто на улицу ему не хотелось.
— Я постараюсь не быть тебе в тягость, — как будто прочитав его мысли, произнесла она, смущенно глянула на него и снова опустила глаза. — Мы же можем быть на ты, если теперь у нас будет одна крыша над головой?
— Да, конечно, не вопрос. Все приехали, пойдем.
Он расплатился с водителем, подал Рите руку при выходе из машины и они оказались перед обычной панелькой. Она вздохнула несколько разочарованно. Вид дома казался унылым и что-то смутно напоминал. Хотя по всей стране великое множество вот таких пятиэтажек, похожих, как близнецы, друг на друга.
Они вошли в подъезд и остановились у двери, тоже обычной, как у всех, обитой коричневым дерматином.
— Как странно… Я не знаю ничего о себе… Интересно, я местная или приехала в этот город? Мне так неудобно перед тобой, если бы только знал. Я благодарна тебе за спасение жизни, теперь еще за жилье. Толя… Я же могу тебя так называть?
— Можешь. Проходи.