А если его посадят? Как жить с этим? Как жить… без него.
Я не понимаю, что чувствую, даже с мыслями нормально собраться и то не могу. Меня тошнит, очень сильно, и я просто стою и смотрю на эту чертову дверь и жмурюсь от звука двигателя машины. Они уезжают. Вместе с ним.
Перевожу взгляд на маму. Она стоит в ужасе, схватившись руками за голову. Они только приехали из рабочей поездки, они устали и им нужен отдых, а тут…
— Дочь, что он натворил? — спрашивает охрипшим голосом. Да если бы я понимала хоть что-то! Мне кажется, я понимаю и знаю, а в следующую же секунду ловлю себя на мысли, что не знаю совершенно ничего. Абсолютно.
— Я не знаю, мам, я… Я ничего не пойму.
Бреду к дивану и сажусь на него, упираясь локтями в колени. Опускаю голову. Дышу.
Внутри какая-то каша, как в голове, так и в области сердца. Я не выдержу, если его посадят, я не выдержу, не выдержу, я не…
— Не посадят, — говорит мама, и я вздрагиваю, понимая, что говорила эти слова вслух. Чёрт. Невнимательная идиотка. — Игорь поможет ему. Он не позволит, я уверена.
Мама садится рядом. Гладит меня по волосам и молчит. И я молчу. Потому что а что говорить? Я чувствую себя паршиво, но ему там явно хуже. Что там делают с ним? А если бьют? А если заставляют признаваться в чем-то? А если что-то пишут? А если Игорь не справится и его всё-таки посадят?
Встаю. Не могу сидеть на месте. Мне отчаянно хочется ему помочь, но я понимаю, что толку от меня нет. И так во всем виновата. Это из-за меня всё…
— Мань, сядь, — говорит мама, употребляя мое детское прозвище. Терпеть его не могу, если честно, но сейчас в целом плевать. Пусть будет Мань. Не так уж и плохо, да? — Нужно постараться успокоиться. Иди ко мне.
Она раскрывает руки для объятий и я сажусь рядом, с удовольствием ныряя в них. Снова как в детстве. Когда она успокаивала меня, когда я плакала из-за разбитых коленей или очередного бросившего меня семилетнего ухажера.
Мы сидим так очень долго. Мне кажется, я даже умудряюсь задремать на какое-то время, потому что когда открываю глаза, понимаю, что от долгого сидения в одной позе у меня затекла нога.
Я выпрямляюсь и смотрю на маму. Она молча сверлит взглядом стену.
— Не звонили? — спрашиваю хрипло и прокашливаюсь.
Она отрицательно качает головой. Никто ничего не знает… До сих пор.
Я очень волнуюсь, правда. Мне необходимо знать, что с ним, иначе просто умру, я клянусь. Глаза начинает щипать от понимания происходящего. Нанесение тяжких телесных — это серьезное обвинение, и за это действительно могут дать срок.
Стираю пальцами сорвавшиеся с ресниц слезы и стараюсь взять себя в руки. Не время. Мы всё еще не узнали, что там происходит.
— Мань, — внезапно зовет меня мама, и я поворачиваюсь к ней. — А что между вами с Ярославом?
Я застываю на этих словах и абсолютно точно перестаю дышать.
— В каком смысле? — мой голос дрожит слишком явно, но скрыть это не выходит. Я практически в ужасе.
Как некстати вспоминается всё, что было между нами. И пусть это “всё” в сравнении с чем-то практически “ничего”, но для меня… это многое. Его забота, нежные касания, легкие поцелуи, разговоры обо всем и ни о чем, взгляды…
— Вы не ладили все эти годы, — поясняет мама свои догадки, — а сейчас ведете себя так, словно самые близкие люди в жизни друг друга. Он в тюрьму готов за тебя сесть, ты рыдаешь сидишь, волнуешься. Что это?
— Мы просто выросли и подружились, — говорю, опуская глаза. Я не то чтобы верю самой себе. Потому что между нами явно что-то большее, чем просто дружба. Что именно я понятия не имею, у нас как-то не было времени обсудить. Точнее, я пыталась, но толком никуда этот разговор не привел.
— Ты уверена? — спрашивает мама. В ее словах нет укора, только любопытство, и мне немного становится легче от этого. Самую малость.
— Мам, если честно, всё так сложно, что…
Я не успеваю договорить. Да и к лучшему. Потому что входная дверь открывается и через пару секунд на пороге гостиной появляются Ярослав с Игорем.
Я бегу к нему не контролируя себя, бросаюсь на шею и начинаю громко плакать. Мне в целом всё равно, что подумают мама с Игорем, я так волновалась, что мне очень срочно нужно это выплеснуть.
Я обнимаю крепко, изо всех своих сил и реву дурочкой в грудь, чувствуя, как он обнимает в ответ, поглаживая руками по спине и волосам.
— Не реви, Маш, всё хорошо, — шепчет он мне, но я толком ничего не слышу из-за собственных слез. Нахально отвоневываю себе еще несколько минут такой слабости, просто обнимая его на пороге гостиной и пачкая одежду слезами.