— Ну, двести двадцать я из нее выжму.
— Так могли бы вы взять с собой даму?
— С удовольствием.
— Вот и прекрасно! — Он вынимает свои волосатые руки из-за спины, потирает их и шепчет ей что-то на ухо. Лишь конец фразы звучит довольно громко: «…он из Франкфурта, ты уже давно будешь во Фридхайме».
«Ты» он произнес шепотом, но недостаточно приглушил голос. Интересно, кто же это, который лишь выедет из Франкфурта, а мы уже давно будем дома? Отгадайте-ка, детки, загадку!
Не знаю, от чего это вдруг на меня нашла сентиментальность. С чего бы это? Можно подумать, что это у меня с ней любовь. Поэтому я нахально говорю:
— Если уважаемая госпожа желает быть дома раньше своего супруга…
Она бледнеет еще больше и, уставясь на меня, лепечет:
— Супруга?..
— Ну, может быть, братишки. Почем мне знать? — Такие вещи я говорю обычно, когда на меня накатывает сентиментальность. Интересно — почему?
— Послушайте, — начинает она, — я вас не знаю. Вы были столь любезны, что хотели меня подвезти. Но теперь я ни в коем случае…
Мужик толкает ее, и она замолкает. Этот джентльмен и я одного мнения. Я говорю:
— Все ясно. Хорошо вас понимаю. Прекрасно понимаю. Я оскорбил ваши чувства. Тысячу раз прошу извинения, госпожа Лорд.
— Как, вы знаете мою фамилию?
— Не только фамилию.
— Что это значит?
— Потом. А сейчас поехали.
— Я не сяду в машину, пока вы мне не объясните, что все это значит.
— Вам придется с ним поехать, — говорит мужик с щегольскими усиками. — Придется.
— Я так тоже считаю, — говорю я.
— А кто скажет мне, что вы не шантажист? — произносит она шепотом.
— Никто. — Пока что я еще чувствую себя на высоте. Но постепенно все это мне больше и больше напоминает французскую бульварную комедию.
Мужик подходит вплотную ко мне, хватает меня за блейзер и тихо говорит:
— Я предостерегаю вас. Если вы хотите использовать нашу ситуацию, то берегитесь! Я достану вас из-под земли, и тогда…
— Оставьте, — говорю я.
— Что?
— Оставьте в покое мой красивый пиджак. Мне это не нравится.
Но здесь я просчитался. Он не отпускает меня, а лишь улыбается из-под своих усиков, а в глазах его появляется злое коварство, когда он произносит:
— Мне безразлично, что вам нравится, а что — нет, господин Мансфельд.
— Мансфельд? — спрашивает она.
И тут я уже больше не чувствую себя на высоте. Я чувствую себя маленьким и ничтожным.
— Он назвал свою фамилию у справочного бюро, сеньора. Его господин папа — всем известный… Мансфельд.
— Мансфельд? — повторяет она.
Опять, опять эта скотина, мой отец!
— Вы можете доверять господину Мансфельду, — говорит красавец. — Он джентльмен. Когда у человека такой папа, это обязывает.
Скотина! Проклятая скотина — мой отец! Есть много способов унизить человека. Самый плохой, когда не остается ничего другого, как сказать себе: «Ну что я могу тут поделать? За тебя постарался другой». Но это никого не колышет. А посему заткнись и сиди. Так что я говорю только:
— Уже прошло четыре минуты.
Красавчик целует — на этот раз лишь легким прикосновением губ — даме ручку, смотрит на нее влажным постельным взглядом и говорит:
— Господин Мансфельд прав. Четыре минуты мы уже потеряли. — И обращаясь ко мне:
— Я благодарю вас.
— Буду рад доставить даму во Фридхайм, — говорю я, уже обходя машину.
Он делает легкий поклон и говорит:
— Всего хорошего, сеньора. Большое спасибо, что проводили меня.
У нее перехватывает горло (надеюсь, что она не зальет мне машину слезами), поэтому я с трудом понимаю, что она говорит:
— Приятного полета. Будьте здоровы. Приезжайте еще.
— Конечно, конечно, — говорит он, открывая дверцу машины с ее стороны, и нежно (ах, как нежно) подталкивая ее, усаживает рядом со мной. — Avanti, avanti, carina[23].
И тут я вдруг вижу, что рука, придерживающая дверь машины — его оливково желтая волосатая рука, — дрожит.
Ничего себе!
Кто бы мог подумать!
Оказывается, господин красавчик всего лишь обычный человек.
А я просто комплексую после той истории с отцом, когда…
Хватит. Больше не думать об этом. Одно утешение у меня сейчас появилось: у других людей, оказывается, тоже есть нервы. И только что я узнал нечто новое: когда человеку совсем уж паскудно, надо быть очень tough. А мне так паскудно, что дальше и некуда. Причем давно — уже целых семь лет.
A tough (с тем, чтобы каждый понял меня правильно) означает согласно изданному профессором Эдмундом Клеммом в 1951 году словарю, включающему выражения американской разговорной речи, «твердый», «выносливый», «упорный». Вы можете сами посмотреть. Страница 475, левый столбец. Там стоит: tough guy — твердый парень, sl. Сокращение sl. означает: слэнг, разговорная речь.