— Было пару раз. Это — кайф. Две девки, когда они при этом взаимодействуют друг с другом, это колоссальный кайф.
— А когда это ты? Ты же вроде с Машкой…
— Да я же до Машки тоже жил. И был между прочим с хипами какое-то время. Ну потом ушел из-за наркоты. Наркоман все же пьянице не товарищ. Весь приход другой. Я ведь и в траву как-то не особо въехал — не тащит и все. А с сексом — конечно, у них все здорово было. Групповухи…
— Ну вот! А я где был в это время?
— Ты, Захарыч, в это время геройски отбывал срочную.
— Бля… Вышел и женился сразу на Ляльке. Жизни, можно сказать, не видал… Вот я и думаю — если бы можно было трахаться с Лялькой и с еще какой-нибудь, вместе? Во-первых, кайфу в два раза больше, а во-вторых, это бы за измену не засчитывалось. И Ляльке бы тоже по кайфу. Ну вот ты — верный муж, а чего ты к Машке какую-нибудь классную девку не приведешь? У тебя Машка чего, не впишется в такое?
— Впишется, наверное. Ты знаешь, в такое почти любая баба впишется. Если это ее подружка… Они ведь, бабы, они часто друг другу нравятся. Чисто физически. Они могут спать в обнимку. Два мужика ведь не будут спать в обнимку, если они не пидары, а бабы — запросто могут.
— То есть, они все лесбухи…
— Ну, скажем, склонны…
— Так что ж мы все не живем каждый с двумя бабами? Тут, у нас, в стране ста войн и семидесяти революций, где по статистике на девять девчонок восемь ребят? Мы с тобой — просто преступники, Ойгоич!
— Ну смотри, взял ты бабу, привел ее к жене в койку. Начали жить втроем.
Это значит, вроде у тебя две жены, да? А содержать ты вторую жену сможешь?
— Слушай, это не обязательно! Ты в Зеленогорске-Сестрорецке на пляже был? Там такие сладкие желтые дыньки по песочку перекатываются! "Глазунья с грудинкой" называются. Юля Белинская, Юля Рувинская, Юля Дубинская, Юля Городецкая, Юля Каменецкая и Любочка Куни. Мы с Лялькой однажды в Пярну поехали, так Лялька у меня на второй день не выдержала, с еврейского пляжа на эстонский сбежала, не могу, говорит слушать их разговоры — все каратики да каратики, а чего за каратики такие — непонятно.
— А чего за каратики?
— Брюлики! Чего! Такую не надо содержать. Ее папа содержит, как нам и не снилось. Трахать надо по-хорошему и все. И в первую очередь Дубинскую — она умереть какая красивая.
— А в последнюю?
— Городецкую. Хотя и в ней есть своя прелесть.
— Понятно. Значит Дубинскую… на худой конец Городецкую…
— Едем, да? Слушай, Дубинскую я первый забил. Но Рувинская хорошенькая тоже очень, она на артистку оперетты учится. Она тебе будет, ладно?
— Не, Захарыч, я не в доле…
— А чего так? Говорю ж, не надо содержать!
— Да тут есть еще проблемы. Значит, берешь ты ее. В дом. В семью. В общем, она тебе родная становится. Значит ты отвечать должен за нее. А ты слыхал про тысячелетний запрет на многоженство? Ваш, еврейский?
— Нет. А ты откуда слыхал?
— А мне Сашка Гузман рассказал. Значит, сначала они уже жили в Европе, но все еще было многоженство, иудаизм ведь раньше это позволял, помнишь?
— Ну да, Рахиль, Лия…
— Потом там какое-то очередное восстание было, кажется в Испании. Или в Голландии, забыл. В общем, наших, то есть ваших ребят поймали и должны были повесить. Но другие ваши ребята сделали подкоп, в общем, все организовали. Все было на мази, но у самого главного было, как положено, две жены. И младшая ТАК ревновала его к старшей, что в пику ей взяла и всех их выдала. Ну, в плане подкопа. И всех этих зайцев героических повесили на хер!
— Ну?
— Вот так. Дальше собрались Сионские Мудрецы и постановили: запретить многоженство на тысячу лет, по причине того, что оно отвлекает от борьбы. В 1960-м как раз этот срок истек.
— А я — родился! Вот именно! Видишь, как все совпадает! Тут-то я и родился, когда истек этот запрет дурацкий! Вот видишь, все-таки иудаизм — это вещь… Слушай, так я-то, я ж вышел из иудаизма! Я ж в христианство подался! Ну вот, последний шанс на лишнюю бабу потерял… Но хорошо, что ты мне это все рассказал, я хоть ребятам скажу, которые в иудаизме остались. Из общества "Некуда". Это общество у них такое, и газета подпольная. Ну, некуда, типа, ехать, живем тут. А я все — пролетел мимо шанса.
— Да ты не расстраивайся! Слушай дальше! Ты, значит, родился, а они опять собрались. Где-то в Голландии, знаешь, там есть закрытый еврейский квартал. Ювелиры. Чистильщики брильянтов.
— Чего?
— Брюлики чистят. Вот им приносят брюлик величиной с яйцо, и в нем крошечное темное пятнышко. Значит, он нечистой воды. И стоит какой-нибудь жалкий мильон. А чистильщик чистит его, пятнышко убирает и начинает этот брюлик стоить уже мильонов пять или восемь.