А мне на настоящие групповухи прямо-таки не повезло: фарцу я боялась за их повышенную агрессивность, а хиппарей презирала за вялость.
Мои любовные тропинки не часто пересекались и с теми, и с другими.
Так что редко — впятером.
А уж втроем-то, это святое, это уж конечно!
Но только подробно описывать моих героев как-то неловко.
Слишком уж они стали живые за это время.
Каждый из них теперь Голем — мое создание, и это я вложила им в рот записочку с буквой "жизнь".
Теперь я могу подглядывать за ними всюду. Вижу их обнаженные тела и читаю их сокровенные мысли. Но есть моменты, когда мне все же хочется отвернуться.
Это ведь не моя — чужая Любовь Втроем.
Тем более, читатель, ты же знаешь, как это бывает.
Тебе ж тоже приходилось? Нет? Ну тогда тем более, лучше возьми другую книжку и прочитай там — хорошее красочное описание.
Или посмотри кино — НАСТОЯЩЕЕ НЕПРИЛИЧНОЕ КИНО.
А я отвернусь.
Одно только скажу: им было очень-очень хорошо.
Они все трое любили друг друга, девушки любили друг друга, и Антон любил их обеих — "то вместе, то поврозь, а то попеременно…"
Танцуй, балерина… И ты, искренний парень, танцуй…
А потом они устали и уснули, разложив гостевой диван.
Главный герой Навскидка не мог уснуть дольше всех, время от времени он все же высовывал свои толстые безглазые щечки из капюшона, как любопытный монашек, и спрашивал хозяина: "А может — еще разок?"
— Спать! Спать…
Антон перевернулся на живот, придавил ненасытного Навскидку, а заодно и прикрыл свою добычу обеими руками. Он еще немного погладил — левой рукой Лялькины лопатки, а правой Маргариточкины.
"…Две женщины — это два крыла… Вы — мои крылья. Я лечу…"
Так думал, засыпая, петушок Антоша — "маленький, но ебкий", поглаживая своих возлюбленных — два куриных крылышка…
А на другом конце города Ойгоев, лежа на боку, прижал к себе Машеньку, они вложились друг в друга, как ложки, и оба свернулись в калачик.
"…Машка — Астарта… Языческая ведьма… А я — маленький человек… Каждую ночь меня приносят в жертву ее чреву, я вхожу в нее, становлюсь младенцем и умираю. А утром снова рождаюсь…"
Все они уснули в ту ночь — счастливые.
И в следующую ночь…
И еще, в следующую…
И так они проспали, как положено в сказках, — волшебные семь лет.
С 1981-го по 1988-й.
Даже грохот и дым Чернобыля не прервал их сладкий предрассветный сон — во сне они обнимали друг друга, рожали детей, ездили на дачу, варили вишневое варенье, смотрели хорошее кино, выпивали по рюмочке, а потом еще по одной, а утречком — кружечку пивка, а вечерком — чайку, а потом еще другим утречком — кофейку…
Глава шестая
Скрип телег
Кажется, первой очнулась Маргариточка — на втором часу стояния в очереди за яблоками — летом, в Питере. Маргариточка никогда прежде не стояла в очереди. Она была бесхозяйственная и в основном кормила ребенка дешевой синей курицей, луком и яблоками. Все это продавалось на благополучной Петроградской стороне безо всякой очереди. И вдруг — очередь. Посреди лета. А больше нигде яблок нету. Маргариточка удивилась, но покорно встала. Отстояв часа полтора, она вдруг поняла, что деньги забыла дома. Стала звонить дочке из автомата:
— Слушай меня внимательно. Подойди к Васе, открой ему рот, возьми оттуда десятку и иди ко мне, я тут в очереди на углу Гатчинской и Большого.
— Я не могу! Я боюсь его! У него зубы гнилые!
— Лиза, ну что ты, маленькая что ли…
— Маленькая! Я именно что маленькая! Боюсь!
— Но он же мертвый! Он же не укусит тебя! Давай тащи деньги!
Деньги Маргариточка хранила в книжном шкафу во рту у черепа Васи.
Вася был очень старый член семьи — старше не только Лизы, но и самой Маргариточки. Когда-то Маргариточкин папа — студент Академии художеств — собственноручно откопал его на Смоленском кладбище, потом мужественно вываривал шесть часов в кастрюле на коммунальной кухне, несмотря на протесты соседей, потом Вася долго служил ему верой и правдой, пока не был конфискован Маргариточкой. Лиза знала Васю с самого детства, но все равно слегка побаивалась — зубы у него действительно были гнилые. Конечно, она взяла эту десятку и прибежала к маме, потрясенная собственной храбростью. Купили яблок, но Маргариточка с этого дня начала замечать, что привычный мир начал колебаться, как будто сколотил его пьяный плотник. Углы перестали быть прямыми твердыми. Все понятия и ценности стали смещаться.