Отбила. Увела. Располовинила, уменьшила. Там, в Космосе. А на Земле — наоборот, удвоила собою, а потом и размножила. Человека стало много, и он перестал быть штучным товаром. Он, задуманный в единственном числе, превратился в продукт массового производства.
— Ты хотел сделать его своей игрушкой!
— Неправда. Я хотел иметь друга. А ты — увела.
— Прости. И помилуй.
Простил и помиловал. Его тоже. Пусть остается с ней и с Навскидкой своим несчастным, вот уж кто игрушка, так игрушка — несерьезная вещь, бабская утеха, но не сразу народ в этом разобрался и долго Навскидку царил на земле в виде бога, ему ставились храмы и памятники, пелись гимны и сочинялись оды. Но постепенно настоящий Бог скинул Навскидку вниз, туда, где ему самое место — на полдороге от головы к пяткам, вниз, в деревню, в язычество, в смеховую народную культуру, туда, где весело, где пьют, танцуют и смеются, где дудят в дуду, звенят в цимбалы, кружатся в хороводе ряженые и крутятся под ногами мелкие бесы, как дворовые псы. Там и остался Навскидку — веселый парень. В Петрушке, в Пульчинелле, в Кашпереке, в частушке, в нескладухе, в лимерике. Там и зовут его полным именем, и не стыдно прокричать под гармошку:
Полюбила милку я,
Оказался без хуя,
А зачем мне без хуя,
Когда с хуем до хуя!
И бесстыжий Навскидку-Щекотун прокричит в ответ:
Ваше поле поцветастей,
Наше — колосистее!
Ваши девки посисястей,
Наши — по……е!
Все правильно расположилось на Земле — сверху Бог, а снизу, неумолимо торчащий туда, вверх — на прежнее место, несдающийся Навскидку. Он все спорит с Богом, кто для женщины главный бог. А Бог смотрит сверху и смешно ему высокое Навскидкино самомнение. Оттого и место для Навскидки нашлось в мире смеха и праздника.
Но есть одна тайна между Богом и женщиной: когда Бог соглашается поговорить с бросившим его человеком, поговорить по душам, как бывает у старых друзей, которых давно развела жизнь, Он спускается к человеку, не дожидаясь и не надеясь, что человек поднимется к нему сам. И часто Он спускается так низко, что может и в глупого Навскидку вдохнуть свою душу, и с ним вместе оказаться у женщины внутри. И так — говорить с ними обоими одновременно. Не знаю, кому и как часто дарована эта высшая радость, но многим женщинам довелось это испытать, и с тех пор они всегда надеются и ждут, что это повторится, и каждый раз, принимая в свое лоно Навскидку, верят, что он опять не один. Что не вдвоем они, а втроем. Менаж а труа…
Пару раз в неделю Лялька скидывала мальчишек родителям, своим или Антошиным, и приходила в мастёру на общих основаниях, как все остальные девушки. Она даже заходила в кафе "Рим", и Антон спускался к ней, покупал коньяк и мороженое, читал "Бессонницу"… да нет, вру, ну конечно, не читал! Но про коньяк и мороженое — чистая правда. Они любили вот так посидеть вместе в кафе. Как в старые додетские времена, которые не очень долго длились в их совместной жизни. Тогда они из кафе, можно сказать, не вылезали, то есть старались по мере сил и возможностей все свободное время справедливо распределять между койкой и кафе.
Антон тогда уже пришел из армии, но еще не поступил на скульптурный и временная работа его называлась чудовищно серьезно и даже несколько устрашающе: Контролер Вневедомственной Охраны. То есть они — Охрана, а он, блин, над ними Контролер! Круто. На самом деле он должен был сидеть в какой-то каптерке и утром выдавать по ведомости винтовки старушкам-вохровкам, а вечером оружие принимать и снова запирать. Весь день делать было нечего, и он потихонечку лепил всякие некрупные скульптурные произведения, а то еще штудировал учебник русского языка, он готовился к экзаменам и боялся сочинения. Всяких там запятых и деепричастных оборотов. Лялька уже училась в своей "Тряпке" — какому-то мифическому текстильному производству, тоже стараясь не перенапрягаться.