При этом ты все время на губе. На губе я, наверное, в первый год провел девять десятых всего армейского времени. Я потом уже художником устроился, а первый год — на общих, у них там уже был парень, художник…
… У солдата главные две мечты — напиться и потрахаться. И всяк, знаешь, смекалку проявляет, чтобы эти мечты реализовывать. Ну, в силу своего интеллекта. Я, например, уже когда художником работал, водку хранил в бюсте вождя.
— Какого вождя?
— Вождь у нас, с момента падения культа личности, один, стыдно, девушка, не знать его имени!
…Бюст стоял прямо у входа в ленинскую комнату, ну это место, где политзанятия проводят, он был гипсовый, внутри пустой, и туда помещалась как раз три пол-литры. Я его приподнимал, ставил бутылки, и порядок. Главное, вид у него сразу становился какой-то осмысленный… Парень хранил тайну вклада не хуже швейцарского банка, если там шмон, например — всегда можно было на Ильича положиться.
Шмонами всегда руководил начштаба, "таракан" звали — у него усы были черные и вверх торчали. Он мне всегда говорил: "Я знаю, Белозер, что военную тайну вы врагу не продадите. Вы ее так расскажете!" Считал себя охуительно остроумным…
… Однажды нас прямо с губы под конвоем повезли разгружать вагон с вином. Выстроили в конвеер. Вокруг конвой с автоматами.
Часа три поработали — перерыв. Тут ребята мне говорят: "Глянь под вагон". Я глянул, а там вся земля в бутылках, как-то они умудрились из этого конвеера каждую третью бутылку туда откидывать.
Прыгнули мы все под вагон и вперед!
При этом знаешь, что у тебя есть десять минут, пока перерыв не кончится, чтобы ужраться вусмерть и откинуться от этой службы хоть на некоторое время.
Значит, надо успеть выпить как можно больше.
Кислое белое вино, кажется молдавское — гадость страшная.
А мы — с голоду, с недосыпу — пьешь бутылку за бутылкой, тошнит, а все равно пьешь. Я, наверное, бутылок пять выпил. И все так.
И все успели отрубиться.
А конвой хватился, что нас нет, потом поняли, что мы под вагоном, и тоже туда прыгнули. Видят, все лежат уже готовенькие. А вокруг еще куча бутылок осталась. А они-то тоже солдаты! Им же тоже ужраться и забыться хочется!
Стали пить и тоже рядом с нами свалились. А тетка, там была тетка, ответственная за этот вагон, видит, уже ни нас, ни конвоя — никого нет. Заглянула под вагон — все поняла, вызвала другой конвой и самосвал. Всех нас вместе с тем первым конвоем погрузили бревнами на самосвал и повезли — обратно на губу…
…Самоволки — это целая наука. Там было женское общежитие "Пролетарка" — вся основная солдатская любовь крутилась вокруг этого места.
У нас был прапорщик Фитько — он делал аборты девушкам из "Пролетарки" на таком сроке, когда уже никто не соглашался.
При помощи катапульты. Он был за катапульту ответственный.
Это, знаешь, такой стул, тебя в него сажают, он на кнопку нажимает — и ты взлетаешь вверх. Девушки приходили, садились в этот стул, он их подкидывал — ну, все и вылетало, конечно.
Мне их ужасно жалко было. Кажется, они ему еще и платили за это. Помню, Новаш, друг мой, пропал однажды, так меня специально старшина заставил идти искать его. А искать всем известно было где — в "Пролетарке" этой самой. Приходим и видим его в окне, прямо на первом этаже: свет горит и Новаш бабу ебет. Увидел старшину и говорит: "Минутку!"
Представляешь? Ему в этот момент все пофиг было — так хотелось успеть. А старшина, сволочь, говорит мне: "Тяни его за ноги!"
Стали мы его за ноги тянуть, тянем, а он упирается и от бабы не отлипает. Потом стянули все-таки.
— Успел?
— Кажется, успел… Ну уж до этого он точно успел. И не один раз. Ты не переживай, мы там нормально успевали, если уж дорвешься, то много раз успеваешь.
— У тебя тоже девушка в "Пролетарке" была?
— В "Пролетарке" были, конечно. Но потом, когда я художником стал, у меня уже в городе девушка была. Домашняя. Ее мама меня страшно уважала. Я сначала придумал такой метод в самоволку идти: одеваешь рваный фартук, берешь швабру и ведро и в таком виде идешь себе в город. Мимо конвоя, мимо всех — никто не останавливает, все убеждены, что в таком виде ты по наряду работать идешь. Так со шваброй и ведром выходил из части, садился в трамвай и приезжал к девушке.
А потом новый метод появился: мне приятель ключ от кладовой с офицерским обмундированием достал. Мама эта уже привыкла, что к дочке такое чучело со шваброй приезжает, а тут она открывает дверь, а там я — офицер во всем новеньком, с иголочки, роскошный! Она прямо обомлела. Я ее поразил этой метаморфозой.