Она никогда не видела театр изнутри, поэтому не теряла времени, чтобы восхищаться механизмами, производящими грозы, и нарисованными на занавесках пейзажами; её единственной целью было познакомиться со своим кумиром.
Она встретила его завёрнутым в халат из королевского голубого вельвета, окантованного золотом, лицо было ещё в гриме, а на голове покоился готовый парик с белыми локонами. Капельдинер оставил их наедине и закрыл дверь.
Комната, загромождённая зеркалами, мебелью и портьерами, пахла табаком, кремом для бритья и плесенью. В углу стояла ширма, разрисованная сценами пышных женщин в турецком гареме, а стены были заняты вешалками с нарядами для опер. Увидев своего кумира вблизи, Роза на некоторое время сникла, но почти тотчас восстановила ушедшую было из-под ног землю.
Он вложил свои руки в её, поднёс их к губам и долго целовал, затем из самой груди вырвалась нота до, от которой затряслась ширма с одалисками. Последние стеснения Розы, точно иерихонская стена, превратились в облако пыли, которое вышло из парика, когда страстным и мужественным жестом артист его снял, бросив на стул, где предмет и застыл, словно мёртвый кролик. Его волосы прижимала к голове частая, в мелкую дырочку сетка, которая в сочетании с макияжем придавала ему вид потрёпанной куртизанки.
На том же самом стуле, куда упал парик, он предложит Розе свою невинность пару дней спустя, точно между тремя и четырьмя часами пополудни. Венский тенор назначил ей встречу под предлогом показать ей театр в этот вторник, когда не было представления. Они тайно встретились в кондитерской, где он изысканно лакомился пятью эклерами с кремом и двумя чашками шоколада, тогда как она даже не пригубила свой чай — то ли от испуга, то ли от предвкушения.
Они тотчас отправились в театр. В это время лишь пара женщин убирали помещение, а осветитель готовил масляные лампы, факелы и свечи для следующего дня. Карл Брецнер, дока в любовных делах, сделав трюк иллюзиониста, предъявил бутылку шампанского, накрыл стол бокалами для каждого из них, которые они залпом и выпили за Моцарта и Россини. Тотчас молодая девушка расположилась в предназначенной для короля и отделанной плюшем имперской ложе, украшенной сверху донизу пухлыми купидончиками и гипсовыми розами, а он тем временем ушёл за кулисы.
Стоя за обломком разрисованной картонной колонны и освещённый недавно зажжёнными факелами, он пел только для неё одной арию из «Севильского цирюльника», блистая всей своей вокальной ловкостью и нежными переливами голоса в нескончаемых фиоритурах. Умирая на последней ноте в выражении собственной признательности, он услышал отдельные всхлипывания Розы Соммерс, побежал к ней с неожиданной ловкостью, пересёк помещение, в два прыжка поднялся на сцену и упал на колени у её ног. Не дыша, он положил свою большую голову на юбку молодой девушки, пряча лицо в шёлковые складки цвета мха. Он плакал вместе с ней, потому что незаметно для себя тоже влюбился; то, что началось как очередное увлечение, в считанные часы превратилось в раскалённую страсть.
Роза и Карл встали, поддерживая друг друга, спотыкаясь и приходя в ужас перед неизбежным, и, не зная, каким образом, они всё же двигались вперёд по длинному коридору в полумраке, поднялись по небольшой лестнице и пришли к гримёркам.
На одной из дверей появилось имя тенора, написанное курсивом. Оба пыльные и потные, они вошли в захламлённую мебелью и роскошным тряпьём комнату, в которой два дня назад впервые остались наедине. Там не было окон, и на какой-то момент они попали в тёмное убежище, где ей удалось восстановить дыхание, потерянное среди всхлипываний и вздохов, а он тем временем первым делом зажёг спичку и от неё пять свечей канделябра.
В дрожащем жёлтом свете пламени, смущённые и неловкие, оба были полны рвущихся наружу эмоций и в то же время были не в силах произнести ни слова. Роза не могла сопротивляться устремлённым на неё взглядам и закрыла лицо руками, которые он отвёл столь изысканно, как чуть раньше разламывал на кусочки сливочные пирожные. Они начали с заплаканных поцелуев в лицо, напоминавших клевание голубей, которые сами собой перешли в настоящие поцелуи. У Розы были нежные встречи, но какие-то шаткие и неуловимые, с некоторыми поклонниками, и парочке из них даже удалось потереться губами о её щёку, но она никогда себе не представляла, что окажется возможной такая степень близости, при которой чей-то язык смог бы сплестись с её языком, точно шаловливая змея, а чужая слюна обмочила её снаружи и проникла внутрь.
Начальное отвращение вскоре победил порыв молодости и восторг поэзией, и она не только ответила не менее пылкими ласками, но взяла инициативу на себя и избавилась от шляпы и кожаной накидки с вставками из серого каракуля, закрывавшей его плечи. Далее она быстро сняла пиджак, а затем и блузку, на которой было всего лишь несколько застёжек. Умело, шаг за шагом, молодая девушка продолжала танец телесных ласк, ведомая инстинктом и жгучими запретными романами, которые ранее тайком похищала с книжных полок своего отца.
Этот день стал самым ярким в её жизни, который она помнила вплоть до самых незначительных подробностей, приукрашенных и преувеличенных за последующие годы. Это стало её единственным источником жизненного опыта и знаний, единственным поводом вдохновиться, чтобы поддерживать свои фантазии и спустя годы верить, что занятия литературой сделают её знаменитой в определённых тайных кругах. По своей насыщенности этот чудесный день мог сравниться лишь с одним из мартовских дней в Вальпараисо спустя два года, когда она взяла на руки новорождённую Элизу, утешаясь малышкой за тех детей, которых у неё уже никогда не будет, за мужчин, которых не сумела полюбить, и за семью, которую уже никогда не создаст.
Венский тенор оказался утончённым любовником. Он любил и знал женщин достаточно глубоко, хотя и был способен стереть из памяти неудавшиеся в прошлом любовные отношения, испуг частых расставаний, ревность, злодеяния и обманы других взаимоотношений, чтобы наивно окунуться в непродолжительную страсть, испытываемую к Розе Соммерс. Не жалкие объятия истощённых шлюх подарили ему опыт. Брецнер гордился тем, что ему не нужно платить за удовольствие, потому что женщины различных категорий, от скромных официанток до роскошных графинь, все, услышав его пение, безоговорочно таяли.
Он научился искусству любви параллельно с освоением мастерства пения. Уже лет десять прошло с тех пор, когда он влюбился в ту, кто стала его наставником, — француженку с тигровыми глазами и грудью из чистого алебастра, достаточно взрослую даму, годящуюся ему в матери. В свою очередь она вступила во взрослую жизнь в тринадцать лет во Франции с Донасьеном Альфонс-Франсуа де Садом. Дочь тюремщика Бастилии, она познакомилась со знаменитым маркизом в грязной камере, где при свечах он писал свои развратные истории. Она думала понаблюдать за ним через решётку из чисто детского любопытства, не зная, что отец уже продал её заключённому в обмен на золотые часы, последнюю ценность обедневшего дворянина.
Однажды утром, когда она подсматривала в глазок, отец снял с пояса связку больших ключей, открыл дверь и втолкнул девушку в камеру так, словно бы собирался накормить львов. Что именно там произошло, она вспомнить не могла, достаточно знать, что она осталась вместе с де Садом, последовав за ним из тюрьмы в худшую нищету на свободе и освоив всё то, чему только могла от него научиться. Когда в 1802 году маркиза поместили в Шарантон, дом умалишённых, она осталась на улице без единого песо, зато наделённая огромной мудростью в вопросах любви, которая помогла ей заполучить очень богатого мужа на пятьдесят два года старше себя.
Вскоре мужчина умер, утомлённый чрезмерными требованиями молодой жены, которая, наконец, стала свободной с немалым состоянием и могла делать всё, что хотела. Ей было тридцать четыре года, она прошла жестокое обучение у маркиза, перешагнула юность, которую прожила, прося у прохожих кусок хлеба, беспорядки французской революции, ужас наполеоновских войн, а теперь была ещё и вынуждена терпеть диктаторские репрессии государства. Всем этим она была сыта по горло, а душа и вовсе просила передышки. Она решила найти безопасное место, чтобы спокойно прожить оставшиеся дни, и остановила свой выбор на Вене. Тогда она и познакомилась с Карлом Брецнером, сыном своих соседей.