Что же касается роли чьей-то любовницы, то тут я припоминаю один случай. Однажды вечером, когда мы со Скарлетт гуляли по улице, я увидела впереди меня какую-то парочку. Толстый немолодой мужчина, одетый дорого, но неопрятно, со всклокоченными черными волосами и обвисшим смуглым лицом, размахивая руками, что-то доказывал стоящей рядом с ним женщине, блондинке, подстриженной под «карэ» и одетой в шикарное белое пальто. Я уже почти поравнялась с ними, когда мужчина ободряюще потискав блондинку, поспешил к своему припаркованному рядом автомобилю, стоящему с открытой дверцей и заведенным мотором. От этого мужчины, уже проходящего мимо меня, пахнуло перемешавшимися запахами жареных семечек, дешевой туалетной воды и сигарет. Я, убыстрив шаг, поспешила выскочить из этого удушливого облака. Блондинка, которую я видела только со спины, отрывистыми шагами пошла прочь, низко опустив голову. Я решила, что она любовница, возвращающаяся в свою пустую квартиру и плачущая. И вдруг мне стало так хорошо! И это произошло от ощущения собственной чистоты, ведь в принципе мы с этой блондинкой в похожих ситуациях, но я не продаю свое тело ради белого пальто отвратительным дегенератам, об меня не вытирают ноги, я сохранила достоинство. Прости, блондинка в белом пальто, но мне так приятно думать, что я все-таки счастливее и лучше тебя.
В тот вечер я в очередной раз прочувствовала то счастье, которое испытываешь, когда кого-то любишь. «Я люблю Наиля, и я ему верна! Как это красиво, прекрасно!» — не могла я нарадоваться в своих мыслях. Но подобные приступы счастья всегда с лихвой уравновешивались приступами депрессии, когда мне было мало только думать о Наиле, когда мне невообразимо хотелось жить рядом с ним, наслаждаться его обществом, ощущать свою необходимость для него. После обычного приступа депрессии наступала безысходность, апатия, видимо, срабатывали защитные силы организма, чтобы не дать мне перегореть в своих чувствах. Будучи апатичной, усталой и безразличной ко всему, я непроизвольно снова набирала сил, чтобы затем опять оказаться в плену вновь вспыхнувших чувств.
За двенадцать лет, что я знаю Наиля, я неплохо изучила его вкусы, привычки, взгляды на мир. Порой меня рассмешит, возмутит или заинтересует что-нибудь такое, что другим глубоко безразлично, но я с восторгом осознаю, что я не одинока, потому что, окажись на моем месте Наиль, он бы реагировал точно так же, как и я. Это создает между нами связь, не знаю, двухстороннюю ли, но, по крайней мере, я ощущаю эту связь всегда. Я постоянно пытаюсь представить себе, что Наиль делает в эту минуту и, зная его увлечения, рисую в своем воображении всевозможные картины его жизни за пределами Института. Мне тоже хочется влиться в эту его жизнь, разделить его увлечения, принять его внутренний мир и предложить свой.
Когда наступают выходные и я не могу видеть Наиля, я с удвоенной энергией начинаю убирать свою квартиру. Чищу, мою, скребу, открываю форточки, чтобы все проветрить, и затем наслаждаюсь результатом. От созерцания своего родного угла чистым и ухоженным у меня поднимается настроение. Я привожу в порядок каждый сантиметр своей жилплощади, и у меня сердце разрывается, если кто-нибудь из моих приятельниц, как, например, Римма, у которой я купила Скарлетт еще щенком, начинает снимать грязную обувь не на пороге, а на чистой дорожке в коридоре или, проходя в комнату, задевает ступнями тщательно расчесанную бахрому на моем синтетическом сирийском паласе.
Когда же наступает сезон отпусков, разлука с Наилем становится во много раз больше, чем за выходные, и традиционной уборкой настроение уже не поднять, я куда-нибудь уезжаю. Иногда в какой-нибудь дешевый дом отдыха, и тогда Скарлетт приходится отдавать на время Римме, но чаще всего еду летом к родителям в деревню. Тогда уже Скарлетт я беру с собой, даже несмотря на то, что приходится ехать на поезде. У родителей я отдыхаю душой, как-то забываю обо всем, живу словно в другом мире. Когда, приехав, сквозь стекло останавливающегося вагона вижу на перроне Валю с Дашей, не выдерживаю и начинаю плакать, а когда мы вместе уже сходим с автобуса и я оказываюсь рядом с родительским домом, моей цитаделью, в душе просто все переворачивается. Родители у меня уже старенькие, больные, только по дому ходят и по огороду, но энергии у них молодым занимать. Вале уже сорок восемь лет, а мама все пытается за нее всю работу переделать, она для нее до сих пор ребенок, а я так уж и подавно. Отец тоже уже слабенький, но все норовит что-нибудь сделать тайком от нас, вплоть до того, что в баню однажды стал воду таскать. Я ему кричу: «Пап, ты что, с ума сошел?!», а он мне: «Да я по полведерка, доченька, по полведерка». Все хозяйство на себе держит Валя, дочь одна, без мужа воспитала. А Даша, какая девчонка! Добрая, целеустремленная, талантливая! Мечта любой матери, я и сама-то ее люблю как родную дочь. Этим летом, закончив школу, собирается в Москву ехать, поступать в какой-нибудь из театральных ВУЗов. Все ее отговаривают, но она непреклонна. «В тебя, Нельк, пошла!» — отмахивается мама. Семья моя любимая…