Луч света артеевского фонаря задержался на «заколе» — остроугольном куске породы у самой стены, зависшем только на своем основании.
— Решают наши начальники, — усмехнулся Михеев. — «Доедет аль не доедет колесо до Казани?»… И, как думаете, что они решат?
— В отличие от гоголевских мужиков, — сказал Коврин, — поведение колеса им не безразлично. А когда предсказатель сам заинтересован в формуле предсказания, то нетрудно предсказать, что он предскажет…
— А я и не знал, что вы такой мастер каламбура, — невесело улыбнулся Михеев.
В отличие от заключенных, ведущих отвлеченно философскую беседу, разговор начальников немного в стороне был весьма конкретным и деловым.
— А кровля-то, черт ее дери, — сказал маркшейдер, — действительно, на честном слове только и держится… Если бы выслушали меня тогда, перед началом разработки этого залегания, и пробурили бы скважину с верхнего горизонта, то и не натыкались бы на такие вот сюрпризы…
— Потихоньку, да полегоньку, а план пускай дядя выполняет! — язвительно возразил Артеев. — С помощью «если бы» и эту гору в бутылку засунуть можно… Что вы сейчас предлагаете?
— То, что предписывается правилами безопасности ведения горных работ — вывести из забоя людей и обрушить пласт взрывом.
— Вам-то хорошо о правилах ТБ говорить… — буркнул начальник участка, переводя свет фонаря то на растрескавшийся потолок выработки, то на груды отбитой породы внизу.
Почти на каждом из ее кусков белела примазка, на которой в ярком направленном свете сверкали густо вкрапленные в кварц черные кристаллы «оловянного камня». Некоторые из этих кусков Артеев брал в руку и взвешивал на ней, как бы решая таким образом вопрос, чем ему выгоднее сейчас рискнуть: жизнью нескольких зэков или сегодняшним планом по кондициям добытой руды? Этот план уже не выполнялся несколько суток подряд, и назревало ЧП.
На рудничных планерках начальник второго участка все чаще выглядел, как «обещалкин», дающий слово вот-вот выправиться с положением по металлу на своем участке и этого слова не сдерживающий. Но если работу на Девятой сейчас не прекращать, то есть много шансов, что на сегодняшней планерке доклад Артеева прозвучит почти как победная реляция. Зарождающаяся новая зона оказалась в состоянии выправить положение даже на его большем участке. Конечно, существо дела не изменилось бы и от того, что эта зона вошла бы в силу через пару дней. Но тогда будут неизбежны кислые замечания начальника рудника и главного инженера: «А мы-то ждали от вас большей распорядительности, товарищ Артеев», и чьи-то ухмылки, и чья-то дурацкая критика артеевского стиля работы…
Молодость и энергия, когда они сочетаются с честолюбием и карьеризмом, почти неизбежно порождают черствость и эгоизм, особенно в условиях, где доброту и сочувствие привыкли считать всего лишь проявлением душевной слабости. Не отличался молодой горный инженер, завербовавшийся на работу в Дальстрой сразу по окончании института, и особым терпением. Тут его порывистая напористость быстро превратилась в бездушную самовластность крепостника, для которого подневольная «рабсила» — всего лишь необходимый элемент рудничного хозяйства. Для исследования путей образования рабовладельческой психологии нет особой необходимости совершать экскурсии в античную древность. Достаточно проследить изменение психологии комсомольца, а ныне члена ВКП(б), по мере роста его карьеры на предприятии, где каторжанский труд является основой всего. Впрочем, люди существенно иного склада, чем Артеев, и не могли бы работать на подобных предприятиях сколько-нибудь долго, а тем более успешно.
Конец колебаниям начальника участка положил небольшой камень, как еж ощетинившийся с двух сторон кристаллами касситерита. Он долго, так и этак, светил на эти кристаллы, а потом, отбросив камень, решительно сказал:
— Нет, заваливать сегодняшнюю отбойку пустой породой нельзя! Обрушим кровлю, когда уберем ее отсюда. Каких-нибудь полсмены корж, авось, продержится…
Немец из поселка Нью-Йорк в Донбассе поморщился. Он не любил русского словечка «авось». Правда, когда его произносил Артеев, это слово лишалось своего классического содержания. У него оно означало лишь осознание некоторого риска, на который следует идти. Воздействовать на Артеева, слывшего на редкость черствым человеком даже среди своих коллег по управлению каторжным рудником, было бесполезно. Поэтому маркшейдер попробовал привести в пользу искусственного обрушения ложной кровли деловые соображения: