— Итак, Аня…
Я чопорно его оборвала:
— Между прочим, Феоктиста Андреевна. Аня — это исключительно для близких друзей.
Он некрасиво выпучил глаза.
— Это не розыгрыш? Что-то я таких имен никогда не слышал…
Мне стало досадно. У меня редкое и очень красивое имя, между прочим. Если я и не пользуюсь им повседневно, то это не значит, что я вру.
— Вам что, паспорт показать?
Он отрицательно мотнул головой, явно выбитый из колеи.
— А Виктория говорила…
Я пренебрежительно скривила губы. Чего хорошего обо мне может сказать мой закадычный враг?
— Ну, представляю, что обо мне говорила Викуся…
Он удивленно уставился на меня.
— Викуся? Как-то вы странно сократили ее от Виктории…
— Да с чего вы взяли, что это от Виктории? Это от накося-выкуси. — И пояснила в ответ на его недоуменный жест: — Когда у нее что-либо просишь, причем исключительно по работе, ответ один. Ну, не по форме, разумеется, а по содержанию.
Он обалдело промычал что-то непонятное. Взял листик салата, задумчиво его пожевал, напомнив мне меланхоличного кролика. Собрав разбежавшиеся мысли, снова взялся за объяснение своих по меньшей мере странных мотивов:
— Так вот, я пригласил вас сюда…
Пренебрежительно сморщив нос, я противно захихикала:
— Пригласил? Это теперь так называется? Вы меня извините, но я несколько отстала от сленга нынешней молодежи…
Резко отринутый из когорты взрослых людей, Евгений с возрастающим раздражением скомкал бумажную салфетку и небрежно кинул ее на пол.
— С вами невозможно разговаривать!
Откровенно грезя о свободе, я мечтательно посмотрела в окно. Сумрачно заметила:
— А я и не хочу с вами говорить, не моя это инициатива. Так что давайте уже побыстрее высказывайте все, чего хотите, а то надоело мне тут…
Но он внезапно передумал. Встал и поближе подвинул чайный столик. С сомнением глядя на меня, принялся разливать чай и фигурно расставлять по столу тарелочки с восхитительными микроскопическими пирожными. Видимо, решил, что я еще не настолько сыта, чтобы подобреть. Я одним глазом посмотрела на этот безбожный соблазн. Он сухо спросил:
— Надеюсь, вы не на диете?
Вопрос был своевременным — после примерки моего любимого летнего льняного костюмчика эта идея влекла меня все больше и больше. Но пирожные выглядели так заманчиво, что я нехотя перенесла начало пищевых ограничений на потом и протянула руку за соблазнительным шоколадным шариком, украшенным острыми белыми иголочками. Он с облегчением вздохнул и сел обратно. Налив себе кофе, о чем-то задумался, не сводя с меня изучающих глаз. Я невольно поежилась, стараясь понять, чем вызван такой пристальный интерес. Даже если я и измазалась в шоколаде, это не должно было заинтриговать его до такой степени.
Но вот с десертом было покончено. Явно затягивая время, он убрал грязную посуду с глаз долой, налил мне вина и выставил из спрятанного в стене холодильника несколько видов мороженого.
Есть мне уж вовсе не хотелось, но мороженое было подлинной вершиной кондитерского искусства, и я нерешительно ткнула в него серебряной ложечкой. Евгений ничего не ел, отчего-то неуверенно морщась. Может, у него живот заболел? Внезапно мне пришла в голову разгадка его чудного поведения. Она была до безобразия примитивной.
И как я раньше не догадалась! Конечно, он хотел, чтобы я не третировала его обожаемую подругу. Точно! Наверняка она поплакалась ему на мое неадекватное к ней отношение, и вот я похищена исключительно для проведения воспитательных мер. А чтобы было не так обидно, накормлена вкуснейшим в моей жизни ужином. Если бы меня спросили, стоит ли выволочка такого обеда, я непременно бы заявила, что стоит.
Снисходительно усмехнувшись сидящему напротив меня мужчине, предложила:
— Не стесняйтесь, будьте так любезны! Начинайте уже заступаться за свою милую подружку. Я все пойму…
Он непонятливо уставился на меня.
— Вы это о чем?
Я услужливо подсказала:
— Вы же хотели попросить меня наладить отношения с Викусей? Так сказать, перестать вставлять ей палки в колеса… Не так ли?
Он пренебрежительно вытянул губы узкой трубочкой.
— Нет, конечно. Я просто хочу, чтобы мы получше узнали друг друга.
Слишком резко выдернутая из сулящей спокойную жизнь догадки, я глуповато захлопала ресницами.
— Это еще зачем?
Он кинул на меня возмущенный моей недогадливостью взгляд и насмешливо указал:
— Как правило, взрослые люди о таких вещах не спрашивают. А вы ведь изображаете из себя очень взрослую, не так ли?
Меня уязвил его пренебрежительный тон. Мне не нужно изображать из себя взрослого человека, я и без того достаточно взрослая.
— Никого я из себя не изображаю, вот еще. Я вас конкретно спрашиваю: какого лешего нам узнавать друг друга получше?
Он как-то неопределенно пожевал губами, поскладывал пальцы в непонятные фигуры и выпалил:
— Вы мне очень понравились!
Ну и ну! Это называется: врать надо меньше! Я смиренно поинтересовалась, не веря ему ни на грош:
— Чем это я вам понравилась? Легким хамством, что ли?
Он тяжело вздохнул, понимая, что разговор зашел не туда.
— И этим тоже… — Игнорируя мой скептицизм, упорно продолжил: — Я рядом с вами себя живее чувствую…
Вот оно что! Все сразу стало ясно. Его просто заела чопорность собственного окружения, и он подыскал себе шута горохового в моем лице. Я ему прямо об этом и сказала. Он аж в лице переменился, вскочил и завопил:
— Я тут, можно сказать, в любви объясняюсь, а она опять издевается! — И, резко сдернув меня с сиденья, впился в мои губы болезненным поцелуем.
Поразившись его напору, я не сразу сообразила, что мне делать. Опомнившись, постаралась его оттолкнуть, но попытка вышла неловкой и даже смешной — этот бугай был выше меня сантиметров на двадцать пять и на столько же тяжелее. Не говоря уже о том, что он здоровый тренированный мужчина, а я спортом никогда не занималась, не люблю я это пустое времяпрепровождение. Ощущая все его жесткое тело целиком, я чувствовала и восставшую плоть. Скосив глаза на чудные мяконькие диванчики вдоль стен, мрачно подумала, что именно там мы сейчас и окажемся.
Так и вышло — неуловимым скользящим движением он уложил меня на диванчик и тут же с максимальным комфортом устроился сверху. Вот это мне уже и вовсе не понравилось. Не хватало еще быть изнасилованной в каком-то заштатном ресторане. Гадость какая…
Он дышал все тяжелее, прижав свои губы к моим, чтобы не слышать мои возражения. Поскольку я питала абсолютное отвращение к мычанию, не считая себя родней коровам, приходилось терпеть его притязания молча. Прижимая меня всем телом и не давая пошевелиться, он медленно, но неумолимо задирал на мне юбку. Сердце у меня тревожно заныло. Все это походило на откровенное хамство. Я бы еще вытерпела попытку изысканного обольщения, но подобное кувыркание на сеновале не для меня…
Не выдержав напряга, он попытался раздеть меня одной рукой, удерживая другой. Это оказалось его роковой ошибкой, потому что я тут же вывернулась из-под него, неуклюже растянувшись на полу. С трудом, путаясь в длинной юбке, поднялась на ноги, обещая себе, что больше никогда, никогда не буду надевать такие нерациональные предметы одежды. Он моментально вскочил, ярко продемонстрировав, что брюки гораздо удобнее, и попытался вновь меня схватить. Но я, отбежав за стол, выпалила:
— Ни с места, или я буду расценивать это как покушение на свою невинность!
Он замер, недоверчиво переспросив, явно решив, что я привираю:
— Невинность?
Решив, что терять мне нечего, я мрачно подтвердила:
— Да, я девственница.
Это подействовало на него как ушат холодной воды. Он сначала побледнел, потом покраснел, хватая ртом воздух.
— Черт побери! — Это вырвалось у него с такой неистовой злостью, что напряжение у меня спало и я искренне рассмеялась.