В егеря дорога была закрыта, равно как и в лесники, не говоря уже о лесничих. Да только желающих потрудиться становилось все меньше и меньше. А за лесом нужен постоянный догляд. И такой «нервный» знаток леса вполне мог сгодиться.
Решение нашли поистине соломоново: Павел Петрович стал «общественным» лесником, от «Охотсоюза». Они же ему и оружие пробили, все-таки бывший уголовник, хоть и амнистированный. Деньги платили копеечные, ну да знающий лес всегда в лесу прокормится.
Так что жили неплохо.
Глебка, как подрос, не раз выпытывал у мамы, за что сажали его отца. Мама отмалчивалась.
Однажды все тот же Вовка – дружок и дальний родственник (полдеревни были дальними родственниками) – в пылу очередной ссоры обозвал Глебку убивцем.
– Ты это чего? – поразился Глебка.
– Папка твой убивец, и ты будешь! – в запале заявил Вовка.
Глеб так растерялся, что даже рожу ему не набил. А пошел к маме выяснять правду.
Не выяснил. Сказала только мама, что батя все сделал по совести. Поэтому его в итоге и отпустили. И что не следует его волновать подобными расспросами.
Ну, это Глеб и сам понимал. Трудно было представить, как подошел бы он к своему бате и спросил: «Павел Петрович, а кого вы в тот раз убили?»
Еще мама добавила, что отец сам все расскажет, когда Глеб подрастет.
Это был тот редкий случай, когда мама сказала неправду.
Глеб подрос, так ничего от отца о той истории и не узнав. Потому что еще через пять лет – Глеб уже собирался в лесотехнический институт – батя насквозь промок, спасая провалившегося под лед лося. Туберкулез выстрелил вторично, и сделал это как из снайперской винтовки: отец сгорел за две недели.
Но это было потом.
А сейчас Глебка стоял босой на деревянном полу избы, с ужасом понимая, что в школу он, конечно, опоздал. Соврать он не сможет – не приучен. А как к этому отнесется батя, с его взрывным бешенством, заранее сказать нельзя. Самое страшное, что в доме нет и до завтра не будет мамы – уехала в город.
Вот беда-то!
Даже мысль мелькнула смыться на пару дней в лес. То, что сейчас зима, Глебку не пугало: он бы и неделю прожил, не помер. Может, так и сделать?
Примерно такие мысли проносились в испуганной детской голове. А руки быстро застегивали пуговицы, от головы совершенно отдельно. Поэтому еще через три минуты он уже стоял одетый, в валенках и с мешком для книжек и тетрадок за плечом.
Выскочил на улицу. Побежал по кратчайшей дороге, ведущей к городку. Пять километров буераков, почти вдвое короче, чем по грунтовке.
Явно не успеть.
Вдруг услышал свист.
Обернулся. Пригляделся. Так и есть – Вовка! Вообще-то они три дня в ссоре, опять из-за бати, поэтому и не заходят друг за другом, как обычно. Но в такой ситуации можно про ссору и забыть: на душе сразу полегчало. Вдвоем, конечно, опаздывать веселее.
Однако ошибся Глебка.
– Ой, Глебка! – радостно заорал Вовка. – Как хорошо, что я тебя встретил! Рванули напрямки!
– Конечно, – ухмыльнулся Глеб. В отличие от трусоватого Вовки он бы и в одиночку не испугался пробежаться по зимнему лесу. Не тащиться же восемь километров по грунтовке! – Только все равно опоздаем. Сорок минут осталось. Директриса (а первый урок вела именно она) наверняка в дневник напишет.
– А давай через Болотину? – вдруг предложил Вовка. – Тогда точно успеем!
– Ты что, охренел? – вылупился на него Глеб. – За опоздание батя меня, может, и отлупит, но уж точно не убьет.
– Может, и не убьет, – съехидничал с тонким намеком Вовка. Не может он без этого. Глебка насупился, но дружок сразу пошел на попятную: без Глеба его замысел был неосуществим.
– Ты же летом по Болотине прошел! – горячо заговорил Вовка. – Летом! Сейчас, значит, легче будет!
– Знаешь, какого я страху тогда натерпелся! – сознался Глеб. – Да и сейчас боюсь, что отец узнает. Тогда точно убьет.
– Но ты же даже карту нарисовал, – уговаривал Вовка. – Вот она, видишь? Твоя рука.
Это было правдой. Никому тогда не сознался, только дружку. И тот не поверил. Вот чтобы доказать, рисовал ориентиры. Все провалы в старой сгнившей гати показал ему отец, взяв с него слово никогда без крайней нужды не ходить этим путем.
– А ты-то чего так торопишься? – спросил он у Вовки.
– Мне, похоже, велик светит, – объяснил тот. – Был такой уговор с маманей. Не больше двух четверок. А тут – запись в дневнике.
Велик – это серьезно, задумался Глеб. Для него велик – неосуществимая мечта. Разве только в мыслях представить сверкающие хромированные части да сладкий запах солидола в подшипниках.
– Выручай, Глебка! – заныл дружок. – Только ты да твой Леший там ходите! По карте страшно идти, – тряханул он бумажкой.