— Хочешь кофе?
Он только молча покачал головой. Джиллиан знала, что сын очень похож на отца, но сейчас, когда она видела их вместе, — ее самое сокровенное желание и самый большой страх, — сходство было почти пугающим.
— Как тебя зовут?
Этан ненадолго прекратил забрасывать в рот хлопья.
Макс открыл рот, но Джиллиан опередила его, вдруг испугавшись, что этот человек, никогда не проявлявший заинтересованности в отцовстве, может назваться отцом Этана:
— Его зовут мистер Престон.
— Плестон.
— Мы придумаем мне имя получше, — сказал Макс, остро глядя на Джиллиан. — А тебя как зовут?
— Этан. Мне сколо будет тли, а тебе?
Макс вздернул брови — он явно не привык к детской непосредственности, хотя она была присуща ему самому. Однако он улыбнулся.
— Мне тридцать два, почти тридцать три. — Он посмотрел на Джиллиан. — Значит, когда ты родился, мне было тридцать.
Только не здесь. Не сейчас. Джиллиан попыталась беззвучно дать знак Максу, чтобы он остановился. Только не перед Этаном.
— Вы родились в один день, — тихо сказала она, и Макс отпрянул, как будто она замахнулась на него.
— Хочешь посмотлеть мой поезд?
— Да, — ответил Макс, снова совершенно спокойный внешне. — Покажи.
Они вышли из кухни, Этан — семеня впереди, Макс — бросив пиджак на стул и примериваясь к его маленьким шажкам. Джиллиан не могла заставить себя пойти за ними, хотя знала, что должна была это сделать на случай, если Макс позволит себе какую-нибудь выходку. Он так тихо сидел за столом, что она поняла: он в ярости. Впрочем, ярость была направлена на нее, и он вряд ли покажет ее при Этане — он умел контролировать себя лучше всех, кого она знала.
Нетвердой поступью она последовала за ними. Встав в дверях гостиной, она смотрела, как Макс двадцать минут, лежа на боку, вытянув длинные ноги и закатав рукава, играл с сыном. Джеймс Бонд, играющий с ребенком, не выглядел бы более нереально. С совершенно не характерной для него покорностью Макс двигал локомотивы и вагоны по рельсам, прислушиваясь к авторитетным заявлениям специалиста по поездам. Джиллиан почувствовала, как ее сердце разбивается. Она думала, что поступила правильно, она была в этом уверена: относительно Макса — потому что ему не нужна была семья, относительно Этана — потому что он заслуживал лучшего отца, относительно самой себя — потому что не хотела привязываться и привязывать к себе человека, который не любил ее, который всегда ставил бы свою карьеру на первое место и наверняка отверг бы ее и их сына. Она считала, что сама может всем обеспечить Этана, но теперь эта уверенность таяла.
Макс наконец посмотрел на Джиллиан. Свет удовольствия в его глазах померк, лицо застыло. Он легко поднялся:
— Сынок, не возражаешь, если я ненадолго отойду поговорить с мамочкой?
«Сынок»?
Джиллиан похолодела. Это всего лишь слово, не он первый назвал так Этана — дело было в том, что он был первым, для кого это было не просто слово.
— Ага, — ответил Этан, не отрываясь от поезда.
Он пока не спрашивал Джиллиан об отце, и она надеялась, что еще долго не спросит. Ее вдруг охватил страх. Что, если реакция Макса была вызвана не только злостью на нее за то, что она утаила от него ребенка? Что, если он захочет признать Этана своим? Макс всегда очень тщательно выбирал слова, и если он назвал Этана «сынок»…
Нет, не может быть.
В два шага Макс пересек комнату и сжал ее локоть, выводя в кухню.
Она села за стол, страстно желая хоть чем-нибудь отгородиться от Макса, и начала ковырять старую царапину на столешнице, пока Макс мерил шагами ее крохотную кухню, излучая напряжение и ярость. Он всему отдавался целиком — работе, жизни, одно время — Джиллиан. Теперь это умение было отдано гневу.
Если он потребует права видеться с ребенком, она позволит ему, но в свою очередь потребует, чтобы он приходил регулярно и чтобы… Джиллиан запустила пальцы в волосы. О чем она думает?!
Макс все еще ходил туда-сюда. Джиллиан смотрела в стол, но слышала его шаги, ощущала его присутствие, душившее ее. Если бы только он сказал что-нибудь, хоть что-нибудь…
Наконец Макс остановился: