– Повезло, невероятно повезло. Мои знакомые сегодня уезжают работать по контракту на длительный срок, а собаку девать некуда, родственники брать не захотели. Они позвонили вчера, чтобы попрощаться, и пожаловались между делом. Подозреваю, надеялись, что я его пригрею. Так вот, Сонечка, даже если он не подходит, деваться вам не куда. Я с животными плохо уживаюсь, а, может, они со мной. Берите, дарю. – Все это было произнесено с такой экспрессией и торжественностью, что я невольно рассмеялась. Галина Борисовна как будто объявляла смертельный номер на арене цирка.
Мы пили чай, а пес понуро сидел у входной двери.
Грустит, – с не понятной мне ехидцей прокомментировала Галина Борисовна.
– А он не убежит? – Мне было жаль пса.
– Он – умный. Вернется. – Все с той же неизъяснимой интонацией заверила меня она.
– Сонечка, вы не собираетесь встречаться со своим любезным другом?
– Нет.
– Э...Ведь проблемы ребенка теперь не существует. Не можете простить?
– Не в этом дело. Я его простила и отпустила. Кроме того, не известно, захочет ли он вернуться, и не знаю, хочу ли я этого. Теперь все очень не просто было бы. Я не смогу верить. Ему придется постоянно помнить об этом и доказывать мне, что он вновь не предаст меня. Вряд ли он станет это делать, не думаю, что так велика его любовь ко мне. Да и я не хочу постоянно жить в роли инквизитора.
– Позволю себе заметить, Сонечка, но эта история – история вашей гордости и глупости. Нельзя быть независимой от любимого человека. Вы можете не зависеть от нелюбимого. И глупо стараться убедить любимого в своей независимости. Это – попытка заставить думать, что вы не любите, населяете его сердце и душу невнятными страхами, от которых хочется избавиться, по чистой случайности, вместе с вами. В одном вы, вероятно, правы: роль инквизитора – весьма утомительна, если нет к тому призвания. У вас есть время подумать, вы – свободная женщина. И теперь у вас есть собака, а на безрыбье и рак – рыба.
Так у меня появился Лео.
3
Нам не хватило двух дней, чтобы подружиться. Это было несколько странно.
Несомненно, пес тосковал по своим хозяевам, но ничто не мешало ему быть дружелюбным по отношению ко мне. Он не пытался сбежать от меня на улице, но когда я его гладила, как будто вжимал голову в плечи. Ни разу не пошевелил хвостом. Когда он пил или ел, то закрывал собой миску так, чтобы я не видела, как он это делает. И это мне показалось более странным, чем, если бы он отказался от еды. И смотрел он на меня оловянными глазами.
Я собак и их повадки знаю с детства. У нас в доме, пока я жила с родителями, всегда была собака, иногда их было две, а временами задерживались щенки-подростки. Говорят, глаза – зеркало души человека. Я же считаю, что это более верно в отношении собак. Человек выстраивает мимику лица, создает впечатление и отвлекает внимание речью, в конце концов, прикроет взгляд ресницами. Собаки говорят глазами, и все чувства видны в их глазах яснее ясного. Такого взгляда как у Лео раньше мне видеть не приходилось.
Мой отпуск закончился. На третий день с утра я поехала на работу и взяла с собой Лео. С ним удобнее было ехать наземным транспортом. Впрочем, наступила весна, пригревало солнышко, цвели плодовые деревья, в воздухе стоял запах подсыхающей земли. Спускаться под землю в метро я бы не стала в любом случае. В разное время года, кроме зимы, мне больше нравится ехать поверху, хотя и получается дольше. Я работала мастером озеленения в городском лесопарковом хозяйстве. Мне нужно было на участок в Боткинской больнице. Добираться было удобно, без пересадок, и мы вскочили в нужный троллейбус.
Мы ехали как чужие, нас соединял только поводок. Возле метро Сокол в машину набилось много народа.
Я задвинула Лео в угол возле задней двери и заслонила его собой, чтобы ему не отдавили лапы. Потом народ рассосался, потом опять набился в салон возле метро Аэропорт. А когда мы подъехали к остановке напротив метро Динамо, и люди стали выходить, Лео вдруг рванулся. Чуть не сбив меня с ног, он выскочил из троллейбуса. Поводок выскользнул у меня из рук, водитель уже тронул машину, и я едва успела выпрыгнуть на остановку.
По пешеходному переходу Лео мчался через Ленинградский проспект. Я бросилась следом, но загорелся зеленый свет, пошел поток машин от центра, и я застряла на середине проспекта, а Лео скрылся в Петровском парке.
4
Последний год я была счастлива и несчастна одновременно. Целый год полон был для меня и радостью, и мукой. Я любила, безумно любила, первый раз в жизни. Это не было нечто еле теплое и вялое, медленно умирающее. Это было искристое, огненное, яркое и очень болезненное чувство без взаимности. Именно отсутствие взаимности было едва терпимой мукой.
Я прикипела к нему всей душой в самую первую встречу. Мне не хотелось с ним расставаться, когда нас еще, казалось бы, ничто не связывало и ничто не обещало столь бурного будущего. Тогда я еще не понимала своих чувств и желаний. Последнее даже послужило поводом для курьеза, случившегося в одну из следующих встреч.
Он затащил меня в постель. Если до конца быть честной, ему почти не пришлось соблазнять меня – воздух горел между нами. Но я была страшно возмущена столь скоропалительной реализацией наших высоких чувств.
Я не шучу, не иронизирую и, думаю, не преувеличиваю, говоря о высоких чувствах. Едва встретившись, мы понимали друг друга без слов, с полу взгляда, с полу вздоха, не касаясь, и, временами, даже не видя один другого.
Моя школьная подруга хотела похвастаться своим запасным поклонником и привела меня к нему в гости. Она была расстроена и рассержена, что на нее никто не обращает внимания. А мы, действительно, настолько были поглощены волшебством, окутавшим нас, что совершенно забыли о ней. Мы словно оказались в плену паутины спеленавшей нас вместе невидимой нитью. Должно быть, я ошибалась, и для него это не было пеленой высоких чувств, а было медовым сном неутолимой страсти. Возможно, я ошибаюсь дважды, и он разделял мои чувства, но ему был непосилен накал моих страстей.