Ни стыд, ни гордость не имели в этот момент никакого значения. Он наконец обнял ее, и их тела соприкоснулись, слепо устремившись друг к другу через одежду. Глухо пробормотав проклятия, он поднял ее и положил на стол, не обращая внимания на неубедительные протесты.
— Я хочу тебя. Delitta mia, mi desiderio [34]. И я хочу тебя сейчас! Не борись со мной…
Он сунул руку в глубокий вырез красной рубашки и ожесточенно рванул вниз, чтобы обнажить ее груди, его рот двигался по ним медленно и осторожно, затем он остановился и задержался на крайне чувствительных сосках, услышав, как она сначала нежно застонала, а затем громко вскрикнула, когда его зубы слегка прикусили сначала один сосок, а затем другой. А потом, все еще стоя между ее ногами, он в сердитом нетерпении нащупал ее пояс, непослушную молнию, в бешенстве рванул — и джинсы были с нее сорваны.
Она не могла вспомнить, что случилось после, за исключением того, что это было дико и бурно, как летняя гроза, заглушая все, кроме ощущения внутри нее, которое росло и увеличивалось. Сара ожидала удара острого серебряного меча, чтобы он разрубил ее надвое и освободил… и затем оставил дрожащей с последствиями раскатов, подобно грому, затихающему и ворчащему где-то вдали, напоминающему резкость его голоса, когда он называл ее: «Diletta, Diletta…» — и его проклятия смешивались с нежностью.
Сара чувствовала, что она как будто вернулась из дальнего путешествия, вероятно, с другой стороны реальности, перед лицом которой ей становилось неловко за себя. Особенно теперь, когда ее холодный разум так быстро возвращался к ней. По мере того как в ее теле исчезали отголоски чувств, она с изумлением начинала осознавать, что снова в состоянии думать. И, поразмыслив, почти сразу же сказала себе, что больше подобное не повторится.
Женщина, которая так неистово, распутно предлагала себя, безусловно, не могла быть ею, прагматичной Сарой, которая всегда обо всем думала заранее. Все, что ей надо было сделать…
Все, что ей надо было сделать, это повернуться к нему лицом…
Она вздохнула, касаясь губами уголков его сурового, неулыбчивого рта. Его рука крепко сжала ее шею. Сара чувствовала очаровательное изнеможение и покладистость. Она больше не была такой сердитой, как раньше.
— Какая ты пылкая аморальная маленькая девчонка!
Его резкий голос вырвал ее из состояния блаженства.
— Даже когда ты достигала вершин непринужденности, ты заставляла меня гадать, о ком и что ты фантазируешь, крепко закрыв глаза. Довольно ли с тебя, гадал я? Неужели достаточно одного мужчины для женщины, подобной тебе?
Он взял ее, как она поняла позже, даже не раздеваясь, но уже после он грубо поднял ее и отнес в свою затененную комнату, без особого внимания или нежности положив на постель, и тогда наконец разделся, чтобы присоединиться к ней. Он почти накрыл ее тело своим и грубо пододвинул ее к себе, позволив своим рукам скользить по ее спине с собственнической медлительностью, смакуя свои движения, касаясь, осязая, сминая ее нежную шелковистую кожу, наконец он добрался до ее густых волос и почти неохотно поигрывал ими.
— Ну? — раздражающе произнес его голос. — Где твой обычный острый ответ, Diletta mia? Или ты слишком ошеломлена тем, что находишься в постели Синей Бороды?
Сара поморщилась, потому что он слегка потянул ее за волосы, и почувствовала раздражение из-за того, что было нарушено ее настроение довольства и усталости. Ее сердце замерло перед тем, как она сказала с холодной любезностью:
— Как же мне не быть ошеломленной, когда ты судишь меня так безжалостно?.. Но должна ли я отвечать на все твои вопросы? Ведь если к ответам относятся враждебно или недоверчиво — тогда… зачем тратить время на разговоры, как всегда говорила моя мама?
Конечно, всегда оставался шанс, что он, возможно, и на этот раз оставит ее в живых… И когда его руки выпустили ее рассыпавшиеся волосы и он в раздумье коснулся ее шеи, мысли у нее замерли вместе с дыханием.
Почти презрительно он слегка задел большим пальцем пульсирующую жилку.
— Действительно, зачем тратить время на разговоры? Что ты предлагаешь в качестве альтернативы или надеешься выгадать? Ты заставляешь меня задавать себе вопросы, на которые мне следовало бы уже иметь ответы. Например, почему иногда ты, как мед, и говоришь так тепло, сладостно, нежно, а в другой раз, как уксус, и даже вдвое кислее!
Теперь его пальцы захватили ее горло, но очень легко, почти не касаясь кожи. Сара лежала очень тихо, не произнося ни слова, но, как ни странно, без боязни глядя в его потемневшее, замкнутое лицо.
Она ощущала, как будто впитывает и каким-то таинственным образом осознает гнев и горечь, с которыми он нападал на нее. Впитывает и таким образом ослабляет их.
— Ну? — Его голос стал грубее и резче, и, казалось, он с усилием заставил себя передвинуть свою руку на ее плечи. — Разве тебе нечего больше сказать, пока ты лежишь так и глядишь на меня своими безжалостными, зелеными, как нефрит, глазами, которые никогда ничего не выдают? Тебе лучше ответить мне на этот раз, per Dio [35]!..
— Что ты хочешь, чтобы я сказала?
— Правду, для разнообразия. Почему ты так много лжешь?
— Потому что ты ожидаешь от меня, чтобы я лгала, конечно. Если я скажу тебе правду, ты не поверишь мне. Итак…
Удивленная тем, что ее голос звучит так спокойно и почти беспристрастно, она пожала плечами, сопротивляясь давлению его рук.
— Итак… поскольку мы вовлечены в эту очень искреннюю, очень интимную беседу, почему бы тебе ради разнообразия не попытаться быть, хоть один раз, правдивой? Я уверяю, что ты не шокируешь меня. — Он обманчиво слегка коснулся ее губ своими за мгновение до того, как бросил небрежно: — Например, мне кажется, что тебя и Анджело что-то связывает.
— Анджело? — повторила она нерешительно и была вознаграждена тем, что он ехидно фыркнул.
— Да. Тот парень со спрятанным мотоциклом. Как он его назвал?
— «Хонда», мне кажется. О да, он был очень мил и добр, как мне показалось. Он смотрел на мой синяк, и я чувствовала, что меня это совсем не смущает. А вас? Вы думаете, что Анджело тоже бьет своих женщин? Если да, то я, конечно, не захочу кататься с ним на мотоцикле. И, вероятно, Карло также не одобрил бы этого, как вы считаете?
— Ты…
Оскорбительная, сказанная им шепотом непристойность, которой он почти кусанул ее, казалось, еще вибрировала между ними, когда он резко произнес:
— Карло! Если ты умна, ты не станешь больше упоминать о нем, ибо мы оба уже давно знаем, что Карло не для тебя, а ты не для Карло; у него еще нет достаточного опыта, чтобы обращаться с такой хитрой, искушенной молодой сукой, как ты! А что касается Анджело… зачем тратить время на размышления? Ты не поедешь с ним кататься на его новенькой «хонде», и вообще — ты вряд ли снова его увидишь, разве что во сне или в своих чувственных мечтах!
— Что вы имеете в виду, я не… я полагаю, что именно вы-то и живете в вымышленном мире прошлых столетий, окруженный женщинами-рабынями, которых вы или купили, или взяли силой. Я увижусь с Анджело, если мне захочется, — мне наплевать на ваши возражения. Вероятно, несмотря на ваш пистолет и грубые пустые угрозы, вы на самом деле боитесь его и того, что он олицетворяет, ведь Анджело ваше alter ego [36], не правда ли? Только он был рожден любовью, а не чувством долга, как…
Она вовремя сдержала сердитый поток слов, которые предназначались для того, чтобы бранить, и ранить, и… обидеть.
— Почему ты остановилась? — спросил он очень спокойно, хотя в его голосе чувствовалась угроза, заставившая замереть ее дыхание. — Продолжай, предмет тебя, кажется, занимает. Анджело, дитя любви, ты находишь его милым и, кто знает, каким еще — учитывая, что он был дерзок до того, что пригласил тебя проехаться с ним на мотоцикле… куда только, хотел бы я знать?