— Черт вас побери! — воскликнула Сара, доведенная до последней стадии бешенства. — Как вы смеете стоять здесь, как… обвинитель? И угрожать мне, как будто я преступница или… сбежавшая рабыня? Между прочим, все случившееся произошло по вашей вине, способ, которым вы пытались вмешиваться и манипулировать и… как у вас хватило наглости думать, что моя сестра недостаточно хороша, чтобы выйти замуж за вашего брата? В общем… вы заслужили, чтобы вас одурачили! Вы, с вашим надутым высокомерием и лицемерием… кучей любовниц, которых вы содержите, с вашей богатой невестой, у которой ужасный цвет лица и о которой нечего больше сказать, кроме того, что она отвратительно визжит…
Сара остановилась, чтобы передохнуть, и тогда он язвительно произнес:
— Действительно! Бедная Лусия! И я полагаю, что вы и понятия не имеете о том, почему это она вдруг решила, что не хочет больше быть моей невестой? Вам лучше на этот раз быть поосторожнее, когда вы лжете, синьорина Сара, несмотря на то что вы так любите обман и актерство!..
Она не отступила перед его взглядом, воскликнув еще более возмущенным тоном:
— А не лучше ли вам самому вспомнить, в чем вы виноваты? Мне кажется, что похищение людей все еще рассматривается как серьезное преступление, даже в диких уголках Сардинии, и предупреждаю вас, что сейчас мой отец, вероятно…
— Я уже связался с сэром Эриком.
Небрежность, с которой он нанес этот последний удар, заставила ее почти задохнуться.
— Вы?!
Он неумолимо продолжал тем же невыразительным голосом, словно не замечая ее возгласа:
— Я сообщил вашему отцу, с которым случайно оказался знаком, что вы и я встретились в Лос-Анджелесе, воспылали безумной страстью друг к другу, и… решили скрыться. Ведь все почти так и произошло, не правда ли, tesoro?
Она с недоверием всматривалась в его лицо, все еще не в состоянии поверить словам, которые только что услышала.
— Что?..
— Пожалуйста, позволь мне закончить, чтобы мы могли успеть сделать то, что необходимо. У нас есть…
Он небрежно посмотрел на свои золотые часы, прежде чем снова взглянуть на нее.
— Я думаю, у нас есть еще около семи часов. Этого времени вполне достаточно для того, чтобы купить что-либо подходящее из одежды, если только ты не пожелаешь слетать в Париж.
— Ради Бога, ты можешь объяснить толком, о чем ты говоришь?
Сара осознала, что ее голос поднялся почти до визга, но ничего не могла с собой поделать. Он был… он был…
Его ответ прозвучал для нее как гром с ясного неба.
— Я говорю о нашей свадьбе, разумеется. Как ты думаешь, что я еще могу иметь в виду? Потерять одну невесту и найти другую — в этом есть какая-то поэтическая справедливость, ты не согласна со мной?
Комната, казалось, завертелась перед ее глазами. Безусловно, она не собиралась впервые в жизни падать в обморок, пока не выскажет ему, что она думает о нем, о произволе, с которым он действует, его герцогском палаццо и о том, что она ненавидела в нем.
— Я не буду… я не хочу…
К своему великому огорчению, Сара обнаружила, что плачет. Сердитые, громкие рыдания, которые ей не удавалось прекратить, шокировали ее.
— Я… я не хочу выходить замуж таким… расчетливым, хладнокровным образом. Я не хочу… чтобы меня использовали и мною дальше манипулировали… вы меня слышите? Я не хочу мириться с вашим… гаремом из других женщин и вашим… я не хочу выходить замуж только потому, что вы… знаете папу и… учитывая то, что вы думали обо мне и как вы называли меня… и…
Когда Сара остановилась, чтобы перевести дух во время своих почти невнятных протестов, она осознала, что плачет на его груди, и его руки обнимают ее, как будто… как будто он и на самом деле сочувствовал ей. Конечно, у нее еще хватило здравого смысла, чтобы понять, какой нелепой была ее мысль! Он только притворяется, что успокаивает ее, с тем чтобы она сделала то, что ему хочется.
Сара пыталась протестовать, вырваться, но его руки держали ее подобно тюрьме, из которой она пыталась сбежать несколько часов назад.
— О… прекратите! Я не… Итальянцы всегда женятся на девственницах, вы… вы сами так говорили. И я не…
Его голос, раздавшийся откуда-то сверху, был невыносимо резким:
— Ах да, видишь ли, Серафина просветила меня на этот счет. А также и мою мачеху, на которую, между прочим, ты произвела достойное впечатление.
Сара почти вздрогнула от интонации его голоса, который между тем превратился в угрожающее недовольное мурлыканье:
— У тебя еще остались какие-либо возражения, Diletta mia?
— Не называйте меня так! О! Как вы осмеливаетесь, особенно теперь? Когда вы… я не хочу выходить замуж за мужчину, который… который не… любит меня, даже если это и безнадежно старомодный образ мышления! И вы никогда… вы настолько своевольны, что даже не подумали… спросить меня, если я…
— Per Dio!
Слова прозвучали так громко, что повергли ее в панику, заставив извиваться, чтобы освободиться, но его руки еще крепче обвились вокруг нее, пока ей не показалось, что он собирается сокрушить каждую косточку в ее теле:
— Ты понимаешь, какая ты невозможная, упрямая колючка? Просить тебя — ха! Сначала ты донимаешь меня придирками и требуешь, чтобы я оставил тебя… по счастливой случайности я обнаруживаю то, что позднее подтвердила моя мачеха. После того как я вернулся, намереваясь… посмотри на меня, слышишь?
Грубые пальцы вцепились в волосы и откинули ее голову назад. Саре не осталось ничего другого, как повиноваться. Он опустил свою голову так, что почти касался ее губ своими губами, пока цедил сквозь сжатые зубы:
— Хотел бы я знать, понимала ли ты и, вероятно, наслаждалась этим в своем женском, непостоянном расчетливом уме, какой может быть моя реакция? Потому что ты должна была знать… трижды проклятая чародейка… mi diletta, mi tormento [50], как ты могла не знать?
— Марко!..
— Нет, черт побери, ты хоть раз выслушаешь меня, не перебивая? Я почти сошел с ума! И все из-за тебя — я был готов убить тебя, когда пришел и обнаружил, что ты ушла и все стало таким пустынным, таким молчаливым… думаю, я слегка обезумел тогда, и, вероятно, более чем обезумел сейчас, потому что говорю все это в твои влажные зеленые глаза, которые смотрят на меня, подобно изумрудам, а твой рот вызывает желание… почему, черт побери, ты думаешь, я стремлюсь жениться на тебе? Ты, должно быть, знаешь? Потому что я хочу тебя и ты будешь моей, и не имеет значения, что я думал о тебе и кем тебя считал. Несмотря на все мои усилия, мою жестокость и мои слова, я полюбил тебя, мое наслаждение, мое мучение, мое сердце… mio cuore… этого тебе недостаточно?
Он почти прорычал последние слова, прежде чем черный штормовой взгляд поймал счастливую улыбку, внезапно раздвинувшую ее губы.
— Ох, Марко! Почему… Тебе действительно не надо так на меня кричать. Я имею в виду… я тоже не хотела влюбляться в тебя… и особенно при сложившихся обстоятельствах… в любом случае безответная любовь так глупа… и я чувствовала, что не могу больше выдержать! Итак, я…
Он не дал ей закончить фразу, размышляла мечтательно Сара несколькими минутами позже, но это не имело значения, особенно когда он принялся целовать ее в той чудесно неистовой, собственнической манере, которая заставила ее почувствовать слабость в коленях.
Такую слабость, что он совершенно естественно поднял ее и понес к большой кровати под балдахином. И как только они добрались туда, показалось, что намного легче оставить на время вопросы, ответы и объяснения и… даже мысли. В конце концов, они собираются провести очень много времени вместе. Времени, достаточного для того, чтобы продумать все пути, которыми она так займет его, что у него не останется времени ни для каких других женщин. Только для своей.