Осмелев, она снова затянулась, показала Дилайт серебристый окурок в форме крокодила и докурила его.
— В голове не шумит? Ничего, скоро закружится голова. Я прибавлю звук, после марихуаны музыка всегда воспринимается лучше.
Мне предстоит освоить совершенно новый словарь, подумала Сара, удобнее устраиваясь на большой подушке, когда Дилайт наконец начала рассказывать о Карло, как они встретились и какой несносный человек его старший брат. Вино загадочно искрилось в хрустальном бокале, прекрасная музыка звучала то успокаивающе, то возбуждающе, то нарастая, то затихая. Никогда раньше Вагнер не звучал так прекрасно, никогда Сара не чувствовала себя так легко.
— Как его зовут? — неожиданно спросила она, желая показать Дилайт, что она действительно заинтересована.
— Кого?
— Старшего брата… как, ты сказала, его зовут?
— А, этого деспотичного спесивца, — Джованни. Гадкий полицейский. — Дилайт рассмеялась. — Только не говори Карло, что я так его обозвала. Карло по-настоящему уважает брата, я думаю, он даже немного побаивается его. Джованни Марко Рикардо Маркантони — можешь вообразить что-либо подобное? У Карло тоже есть еще два имени, я думаю, это традиция или что-то вроде этого, но никто не называет его иначе чем Карло. И это ему идет. Прекрасное имя, а он — замечательный человек в отличие от своего брата, который всеми помыкает просто потому, что ему посчастливилось родиться первым и он герцог или что-то не менее вздорное — кого сегодня интересуют титулы? И каждый знает, что итальянские титулы ценятся дешевле пареной репы. Светские дамы частенько выходят замуж за кого-нибудь из титулованных итальянцев, и я хочу сказать… О чем это я говорила?
— Ты говорила, что этому… большому нехорошему Марко, или как его там называют, ты должна понравиться прежде, чем он разрешит Карло… — Сара выпрямилась, отбрасывая назад волосы, упавшие на глаза, сверкающие от гнева. — Почему Карло вообще должен просить разрешения у своего брата? Сколько же ему лет? Разве он недостаточно взрослый, чтобы постоять за себя?
— Я же говорила тебе, что они итальянцы, и Джованни — домашние называют его Марко — как глава семьи заправляет всем. Понимаешь, он зарабатывает больше всех, всем управляет. Он занимается автомобилями, кораблями и много чем еще. Он богат, и Карло работает на него. Самое ужасное, что у него совершенно отсутствует чувство жалости. — Дилайт театрально поежилась и понизила голос до шепота. — На самом деле я ничуть не удивлюсь, если обнаружится, что он связан с… ты знаешь, с кем. С шайкой преступников.
— Ты хочешь сказать, с мафией? О нет, Дилайт, конечно нет!
— Я не слишком в этом уверена… и конечно, Карло ничего не скажет; это единственное, о чем я не посмею его спросить. Но я кое-что подозреваю… и он действительно сказал мне однажды, что ради достижения своих целей его брат ни перед чем не остановится. Так что видишь, какие опасности нас подстерегают и почему ты должна помочь? Сара, я боюсь, что он попытается нас разлучить, а я покончу с собой, если это произойдет. И Карло тоже!
Огромные изумрудные глаза, так похожие на глаза Моны, наполнились слезами.
— Но зачем ему разлучать вас, даже если это в его силах.
— Потому… потому что он затянутый в кружева педант! — жаловалась Дилайт. — Они, конечно, ревностные католики, вся семья, и Карло из тех, кто признает только работу, работу и никакого развлечения. Когда же наступит время, а оно наступит тогда, когда ему будет угодно, Карло женят на какой-нибудь глупой корове, которую брат подберет ему из подходящей семьи, с состоянием, разумеется, и без… — ее голос задрожал от подступающих рыданий, — без всякого скандального прошлого! Все, что я делала, — вся эта чушь, светские хроники и фотографии… о, ты понимаешь, что я хочу сказать. Ты ведь знаешь, что я все это делала ради новизны и приобретения опыта, но Марко таким объяснением не проймешь! Карло все понимает, и это его не волнует, но его брат никогда не поймет! Теперь видишь, Сари, почему ты мне так нужна!
— Нет, не вижу. Правда! — рассудительно возразила Сара, стараясь, чтобы Дилайт не заметила, что употребление старого детского имени Сари ее тронуло. Ей пришлось поморгать, чтобы сосредоточить взгляд на Дилайт, сидевшей, поджав ноги по-турецки, так легко, без всякого признака напряжения, причем две большие слезы катились по ее щекам. Бедная, милая Дилайт! Конечно, она безрассудна, немного распущена и своенравна, но это часть ее характера и ее обаяния — она просто действовала, не думая о последствиях, но это же не давало права какому-то старомодному надменному чужаку смотреть на нее свысока.