Было и кое-что еще, к чему Тимбер не знала, как относиться. Каждый раз, поднимая взгляд вверх, она видела за окном наблюдающего за ней Джеймса Фортсона, и была рада, что Расс этого не замечает. По некоторым замечаниям, сделанным Рассом во время танца, Тимбер поняла, что он вряд ли будет доволен, узнав, что отец разделяет его вкус в отношении женщин.
Неприязнь между отцом и сыном была вполне ощутимой, и Тимбер с тяжелым сердцем думала о том, что Рассу вряд ли придется по душе папочкина «благотворительность».
— Эй, ты здесь или где-нибудь на другой планете? — Музыка кончилась, а Тимбер была все еще погружена в свои мысли. — Ты слышала, что я только что сказал? — Расс взял Тимбер за подбородок и повернул так, чтобы она смотрела прямо ему в глаза — такие же бешеные, как и у его отца. Почему-то у Тимбер стало тяжело на душе. — Я тебя так ни разу и не поцеловал как следует. В свой день рождения я хочу от тебя поцелуя.
Тимбер сделала удивленное лицо:
— О Боже, Расс Фортсон, я в полном смятении! Как ты мог забыть? Ты поцеловал меня, когда мы сидели на шелковице. Мне было десять лет. Я тебя оттолкнула, и ты чуть не сломал себе шею.
Глаза Расса потеплели.
— А ты знаешь, что та старая шелковица все еще существует?
— Я очень рада. Приятно сознавать, что некоторые вещи не меняются, — ответила Тимбер, немного нервничая.
Краем глаза девушка посмотрела на балкон. Джеймса Фортсона там уже не было. Она почувствовала облегчение.
— Увы, наша шелковица изменилась. Я хочу, чтобы ты посмотрела на нее вместе со мной. И сейчас же, — сказал Расс, внезапно потянув ее в темноту, подальше от фонарей. — Пошли выйдем отсюда. Боже, как здесь жарко!
Тимбер со смехом протестовала, а Расс все тянул ее через обставленную скульптурами лужайку к огромному старому дереву.
— Не так быстро, Расс! Не забывай, что я на высоких каблуках. Кстати, неужели ты думаешь, что я смогу взобраться в этой юбке на дерево!
— От тебя это и не требуется. Смотри, вот летучая мышь! Помнишь, как мы бросали пустые банки и пытались их поймать?
— Ты такой же ужасный, как и в детстве. Помнишь, ты заставил меня спрыгнуть с сарая с пальмовыми листьями вместо крыльев, сказав, что я смогу полететь, если буду в это верить. Я тогда чуть не разбилась!
Расс засмеялся.
— По крайней мере ты взяла реванш, когда мы играли в больницу и я пытался заставить тебя снять всю одежду. Ладно, закрой глаза. У меня есть для тебя сюрприз. — Расс остановился, чтобы убедиться, что она послушалась, затем помог Тимбер пройти оставшееся расстояние. — Ну все, теперь ты можешь смотреть.
Открыв глаза, Тимбер с восхищением увидела прекрасную беседку, умостившуюся в ветвях старого дерева.
— Шелковица! Ой, Расс, как замечательно! Когда же ты это сделал?
Обняв Тимбер за талию, он помог ей подняться наверх.
— Когда понял, что мне нужно место, чтобы побыть одному. — Расс усадил Тимбер рядом с собой на маленькую скамеечку. — Как ты, наверное, догадалась, мы со стариком чувствуем себя вдвоем не очень-то уютно. Я начал строительство, когда мне исполнилось восемнадцать лет. Сначала это было своего рода терапией, а потом стало чем-то символическим. — Он уткнулся носом ей в ухо. — Некоторые из тех, кому я ее показывал, сочли меня чудаком.
Тимбер подняла голову, пытаясь избавиться от поцелуев, которые тем не менее втайне доставляли ей удовольствие.
— Мне не хочется думать о том, скольких девушек ты сюда приводил.
Расс обнял Тимбер за плечи и повернул ее голову к себе.
— Ни одной. До сих пор это место было моим тайным убежищем. Я прихожу сюда, когда старик уж совсем меня достает. Иногда я вспоминаю здесь свою маму. А еще я вспоминаю ту маленькую девочку, с которой мы играли в войну здесь наверху, — прошептал он. — Я ведь никогда не забывал о тебе, Тимбер.
— Ты меня обманываешь. — Вся решимость Тимбер куда-то исчезла. — С тех пор как ты покинул Холм, ты был где-то у черта на куличках.
— Ты не поняла. Я не мог так просто уйти отсюда. Я был дома всего несколько раз, и в основном препирался с Джеймсом, а все остальное время грустил здесь или в своей комнате. Черт побери, Тимбер! Мне не хочется говорить о тех ужасных годах, которые прошли, прежде чем я начал понимать, что такое мир и что такое Расс Фортсон. Но, между прочим, сейчас я не хочу разговаривать — и точка! По мне лучше… вот это. — Губы Расса прижались к ее губам, его руки продолжали сжимать ее голову так, что Тимбер не могла отодвинуться в сторону. — Давай, моя милая Тимбер, — пробормотал Расс, преодолевая разделявшую их и без того ничтожную дистанцию. — Открой рот. Я хочу, чтобы ты меня действительно поцеловала.
Тимбер разжала губы, задержав дыхание, когда почувствовала у себя во рту его язык. Образ Вулфа Рэгленда на мгновение промелькнул в ее сознании и тут же исчез. Это было совсем другое. Пылкость Расса была восхитительна, а пылкость Вулфа — крайне неприятна. Тимбер чувствовала, что ее тело начинает реагировать на затянувшийся поцелуй.
С ужасом Тимбер поймала себя на том, что думает сейчас не о сыне, а об отце. Перед ней внезапно возник образ Джеймса. И она сразу же вспомнила о той пропасти, которая разделяет ее и Расса. Внутри у нее что-то щелкнуло, и волшебство этого вечера мгновенно улетучилось.
— Расс! — Тимбер выскользнула из его объятий. — Я не позволю тебе обращаться со мной подобным образом. — Она гордо вздернула подбородок.
— Детка, я извиняюсь. Я думал, что ты тоже хочешь… Я чувствовал, как твердеет твоя грудь, и мне ужасно захотелось дотронуться до тебя, — несколько обескураженно произнес Расс.
Тимбер сделала глубокий вдох. Сейчас он сам напомнил о том, что о близости между ними не может быть и речи.
— Не говори со мной так. Хоть я и дочь арендатора, меня не слишком легко утащить в стог сена.
— Дорогая, не надо. — Расс поморщился. — Ты ведь знаешь, что это не про нас. Дай мне дотронуться до тебя. Пожалуйста!
Тимбер были приятны прикосновения Расса. Целуясь с ним, она чувствовала, как по ее телу пробегает сладкая дрожь. Кое-кто из девчонок рассказывал ей, что мальчики могут довести тебя до безумия, если знают, что делают. Теперь Тимбер на собственном опыте убедилась, что это правда. Более того, видя, насколько возбужден Расс, она поняла и другое — сейчас, в эту минуту, ее власть над ним безгранична. Впервые в жизни Тимбер почувствовала себя женщиной, и Женщиной с большой буквы. Теперь ее желание было осознанным.
— Расс, — тихо сказала она, — я никогда не делала ничего такого с мальчиками.
— Даже так? — спросил он и поцеловал ее снова, заставив шире открыть рот.
Тимбер закрыла глаза. Она чувствовала себя так, как будто все ее существо раскрылось навстречу этому стремящемуся проникнуть все глубже и глубже языку. Язык Тимбер тоже пришел в движение — сначала робко, затем смелее и смелее.
— Пожалуй, с этим ты освоилась, — потрясенно пробормотал Расс. — Тимбер, Тимбер! Если бы я мог быть у тебя первым…
— Я не собираюсь идти с тобой до конца, Расс, — тихо сказала Тимбер, глядя в глаза юноши.
— Если ты так хочешь… — прохрипел Расс, глядя на полные девичьи груди. — Но по крайней мере дай мне ласкать тебя — ласкать там, где мне хочется. Клянусь, я не зайду дальше, чем ты позволишь.
Все то время, что Расс говорил с Тимбер, он поглаживал через ткань камзола ее грудь. Шелест ткани под его руками смешивался с пением сверчков в летней ночи. Откуда-то донесся запах жимолости. Чувство Тимбер достигло почти невыносимой остроты.
Она неподвижно стояла, пока Расс доставал одеяло из-под скамейки, служившей чем-то вроде ящика, затем позволила уложить себя на это одеяло.
— Тимбер, дорогая! Ты так прекрасна, что мне больно смотреть на тебя… — Глаза Расса светились от возбуждения.
Он снова приник к ней губами; одновременно его рука скользнула под лиф… Прежде чем Тимбер успела запротестовать, она почувствовала, как камзол сдвигается вверх, обнажая ее полные груди.
— Боже, как можно быть такой красивой! — выдохнул Расс. — Они такие большие, моя милая. Они даже больше и красивее, чем я себе представлял.