— Пить хочешь? — спросил я, когда мы проходили мимо автоматов с газированной водой.
— Если только немножко.
Я подал девушке стакан воды, она отпила половину и сказала, что больше не может.
— Слабовато, — пробурчал я, и хотел, было, поделиться сведениями из анатомии, что у женщин мочевой пузырь в среднем на двести граммов больше чем у мужчин, но передумал, и демонстративно выпил два стакана, хотя жаждой не мучился.
— Можно бы и третий, — лениво выговорил я, — да трешки больше нет.
На мою беду Лена порылась в сумочке и протянула мне трехкопеечную монетку:
— Возьми, пожалуйста.
Это было слишком, но слово не воробей — вылетело, не воротишь, и я стойко выпил третий стакан. Потом достал сигарету и, не спеша, закурил.
— Вот глупая армейская привычка. До армии, совсем не курил, а сейчас, никак не могу отвыкнуть, — неожиданно соврал я.
— Ты в армии служил? — удивилась девушка.
— Да, в погранвойсках, — невозмутимо брякнул я и икнул. — Мужчина, на то и есть мужик, чтобы в армии служить, — добавил я для вескости и вновь икнул.
Это было совсем не кстати. Тот образ мужественного пограничника, который внезапно возник у меня в голове никак не вязался с дурацкой икотой.
— Стукни-ка мне по спине, — попросил я.
Лена хлопнула ладошкой, будто комара убила.
— Да ты что, стучать (я икнул) не умеешь. Как следует бей.
Она шлепнула разок, потом еще несколько раз, но икота не пропадала. Наоборот, она стала более частой, и я стабильно заикал каждые пять секунд, как швейцарский хронометр.
— Может тебе воды попить, говорят, помогает, — предложила она.
— Что воды!? (Я икнул.) Вот, черт, ладно, надо попробовать. (Я снова икнул).
Лена дала мне три копейки, я выпил и заикал с частотой в пятнадцать секунд.
— Уже лучше, — констатировала девушка и протянула мне новую монету.
Я ослабил ремень на штанах, насильно влил в себя пятый стакан и прислушался. Внутри всё было тихо. Наконец-то! Но, прислушавшись к организму, я понял, что мне жгуче хочется совсем-совсем другого. Прямо противоположного тому процессу, которым я только что занимался!
— Вот невезуха, — вслух сказал я.
— Ты о чем?
— Да так, ерунда.
— Что-нибудь случилось? — участливо пучила глаза Лена, разглядывая меня сквозь очки.
— Пока нет. Но… Пойдем быстрее.
Мы пошли. Я старался не думать о жгучем желании, но чем больше я старался, тем очевидней становилась потребность. Молчание Меня не тяготило, но Лена пыталась подержать разговор. Протопав метров сто, она одернула меня и спросила:
— А тебе было не страшно?
— Икота — это разве страшно, — махнул рукой я, — так, пустяки.
— Нет, я про границу. Ночь, шпионы там всякие — не страшно?
— Граница? Ерунда, чего там может быть страшного. Пойдем.
— А всё-таки, — не унималась она, стоя на месте.
— Да я не на заставе служил, а на контрольно-пропускном пункте. Кошице называется, на чешской границе. Идем быстрее, не стой. Машины проверяли, автобусы, ну там, чтобы чего запрещенного не провезли. А то ведь всякое везут: наркотики, подрывную литературу, порнографию, валюту. Через наш пункт со всей Европы ехали. Служба, тебе скажу, потруднее, чем в любом дозоре. Там всё ясно, враг — он и есть враг, бери на мушку и стреляй. А тут все хорошенькие, улыбаются, попробуй, разбери, кто есть, кто.
Меня будто прорвало. Я несся по тротуару и шпарил, и шпарил ей всё, что прочитал недавно в большой статье в «Известиях» про погранично-пропускной пункт. Лена не отставала, похоже верила, время от времени указывала дорогу, и смотрела на меня уже с не скрываемым интересом. А мне лишь бы ее до дому поскорее довести, одному остаться. Сочинял на ходу:
— Вот мы раз с Володькой стояли на дежурстве, Володька — приятель мой из Чернигова, ну и лейтенант с нами. Подъезжает «мерседес», желтый такой, яркий. Мы подходим, как положено, ваши документики, говорим, покажите, куда едете, что везете. В машине, значит, двое сидят: мужчина, такой пожилой солидный, и деваха с ним молоденькая, ножки из-под юбочки торчат длиннющие, волосы распущенные и вся из себя расфуфыристая. Вижу из ФРГ птички, мы их научились за километр различать, кто откуда. Даже спорили часто, меж собой загадаем, потом по документам проверяем. Вообще, игра эта, скажу тебе, для салаг, тем все на одно лицо, а у стариков, глаз — алмаз.