Я продолжала писать так быстро, как только могла. Я только заканчивала апрель, когда услышала, как Гейдрих снова что-то сказал. Его адъютант ответил громким «Слушаюсь, герр обергруппенфюрер,» но я и тут не перестала писать. Мне ещё оставался май. Пот уже начал пробиваться на висках, мои глаза продолжали скакать от ежедневника к бумажке в руке, и тут я услышала ещё одно «Слушаюсь,» и первый шаг по паркету. Мне осталась всего половина месяца. Второй шаг. Уже почти закончила. Третий и четвёртый, ближе и громче. Я быстро спрятала бумагу в карман и в последний раз посмотрела на оставшиеся даты и города в ежедневнике, запечатлевая их в памяти. Пятый и шестой, уже совсем близко. Я захлопнула ежедневник и убрала его в ящик. Седьмой и восьмой, почти совсем у двери. Я неслышно задвинула ящик. Девятый и десятый — я сделала один широкий шаг от стола, двигаясь на мысочках. Одиннадцатый — дверь открылась. Я стояла посреди приёмной, где он меня и оставил, и улыбалась. Он улыбнулся в ответ.
— Можете идти, фрау Фридманн. Герр обергруппенфюрер вам завтра даст знать, если ему потребуются какие бы то ни было разъяснения.
— Спасибо и доброго вам вечера.
— Благодарю, и вам также.
Я покинула приёмную Гейдриха с хитрой ухмылкой и копией его расписания в кармане. Да, вечер действительно был добрым!
Мы вот уже час ехали за пределами города, а группенфюрер Кальтенбруннер так и не говорил мне, куда мы направлялись. Казалось, он пребывал в весьма хорошем настроении с того момента, как встретил меня на вокзале, но на все мои вопросы продолжал отвечать, что я должна набраться терпения для моего предстоящего «сюрприза». Я понятия не имела, о чем он говорил, но сам он похоже был очень по этому поводу рад.
Я всё ещё не до конца оправилась от двух недавних событий, произошедших на пути из Берлина в Вену: во-первых, на перроне я встретила Макса Штерна. Он был другом и коллегой Генриха из СД и женат на моей лучшей подруге, Урсуле. Он ехал по делам офиса с какой-то документацией и сильно удивился, увидев меня на вокзале. Мне пришлось соврать, что у меня были личные дела в австрийской столице. Другим событием было то, что наш поезд едва не сошёл с рельс, как только мы покинули Берлин.
Когда поезд только начал набирать ход, Макс и я шли через вагон второго класса к его купе, которое он галантно предложил мне разделить с ним, чтобы я не скучала в пути. И тут вдруг поезд так резко затормозил, что я едва не упала на какого-то престарелого господина, если бы Макс вовремя меня не поймал. Другим пассажирам не так повезло, и они всё же попадали на своих соседей, сидящих напротив. Половина чемоданов также упала сверху, чудом не угодив нам по головам. Когда первоначальный шок прошёл, все начали подбирать упавший багаж, кляня на чем свет стоит машиниста, хотя как оказалось позже, его вины здесь как раз не было — кто-то забыл перевести стрелку на линии.
Макс помогал людям сзади меня с их чемоданами, в то время как я подобрала сумку одной молодой женщины с ребёнком; руки у неё были заняты малышом, и сама она этого сделать никак не могла. Чемодан её тоже упал с верхней полки, и я попыталась вернуть его на место, но он был слишком для меня тяжёл.
— Что у вас там такое? Камни? — рассмеялась я, пытаясь совладать с её чемоданом.
— Нет, книги моего мужа. Он — профессор философии. Да оставьте вы его, вам же тяжело!
К счастью, Макс вовремя пришёл мне на помощь и с лёгкостью уложил багаж обратно на место. Женщина поблагодарила нас, и мы прошли в своё купе. Остаток пути, слава богу, прошёл без происшествий. Макс предложил подвезти меня, как только мы сошли с поезда, но я сказала ему, что друг забирает меня. Сейчас я сидела в чёрном мерседесе этого самого «друга»; не помню, как давно я видела хоть одну машину, встретившуюся нам, но как только он свернул на какую-то грунтовую дорогу, ведущую куда-то в лес, я совсем потерялась.
— Долго нам ещё ехать? — снова спросила я его.
— Терпение, дорогая моя. Мы уже почти на месте. — доктор Кальтенбруннер подмигнул мне, ухмыляясь.
Хоть я и довольно неплохо его знала к этому времени и могла даже назвать его если не другом, то хотя бы сообщником, я всё же старалась не забывать об истинной природе этого человека, который был вполне способен на совершенно чудовищные вещи. На секунду мысль закралась мне в голову, что в моём нынешнем положении я была в его полной власти, и что прийди ему в голову идея изнасиловать и убить меня в этой глуши, никто бы даже не знал, где искать мой труп. А что, если он передумал насчёт всей этой затеи с Гейдрихом и решил избавиться от единственного свидетеля — меня? Я невольно заёрзала на сиденье и продолжила изучать картину за окном. Она была довольно неутешительной: мы ехали посреди абсолютнейшей глуши, но группенфюрер Кальтенбруннер, казалось, дорогу знал, как свои пять пальцев. Сколько раз он, интересно, сюда ездил? А самое главное зачем?