— Я не могу, Ильзе. Я занят. Мне сейчас не до игр.
— Но мама велела нам идти к тебе, — возразила Ильзе.
Она была в пижаме и тапочках. Одной рукой она прижимала к себе куклу, другой держала за руку Ганса.
— Мама сказала, что мы мешаем ей готовиться к приему гостей.
— Хорошо, но при чем здесь я?
Ильзе пожала плечами.
— Мама сказала: «Идите поиграйте с папой».
— Я не могу сейчас с вами играть. У меня много работы.
— А мама сказала, что ты с нами поиграешь.
— Ладно. Условимся так: вы с Гансом будете тихонько играть с куклой вот здесь, около моего стола.
— А ты будешь играть?
— Нет. Мне нужно поработать. Но вы можете играть здесь, рядом… Пока я буду работать. Это все равно, как если бы мы играли вместе.
Ильзе с куклой и Гансом подошла к моему креслу. Ганс вытащил изо рта палец и откусил кусочек пряника.
— Ну вот и хорошо. Располагайтесь здесь и играйте со своим пупсиком, пока я закончу работу.
— А зачем приходят гости? — спросила Ильзе, прислонившись к ручке кресла.
— Мы устраиваем обед.
— Какой обед? — спросила Ильзе. — Деньрожденный?
— Нет, просто обед.
— А почему нам нельзя обедать со всеми?
— Потому что в это время вы уже должны спать. Ганс, отойди оттуда.
— Я не хочу спать, — сказала Ильзе. — Я уже большая и могу лечь позже. Я старше Ганса. Почему мне нельзя побыть с гостями?
— Ганс, отойди оттуда!.. Это обед для взрослых, Ильзе, а ты еще не взрослая.
— Ты разрешил мне не ложиться, когда…
— Ганс!
Я поднялся из-за стола. Малыш стоял перед девушкой. Я взял его на руки.
— Ильзе, отправляйтесь-ка наверх.
— Но ведь мама велела…
— Скажите маме, что я очень занят и не могу с вами играть.
— Но ведь…
— Идите. Мне нужно работать.
Я все время работал. Нередко допозна. А бывало, что и до утра. Честно говоря, в ночные часы мне хорошо работалось, потому что никто меня не отвлекал. Я сидел за столом при свете лампы и работал. Порой целые ночи напролет.
Когда работа стопорилась или мне не удавалось подобрать нужное слово, я снимал свой перстень в виде серебряного обруча с изображением черепа и выгравированным под ним словом «heil» и перекатывал его в левой ладони. Я рассматривал надпись на его внутренней стороне. Прикасался кончиком пера к глазницам черепа, водил по скрещенным костям, выступающим из-за его оскала, по выгравированным на металле буквам. И слова, которые я искал, приходили на память. Я снова надевал перстень на палец. И видел девушку, смотревшую на меня.
— Кстати, о женщинах, — сказал Дитер, взглянув на девушку. — Ты давно уже не упоминал о Диане. Что с ней?
— Она вышла замуж, — ответил я.
— Замуж? Не может быть!
— Да.
— Когда же это произошло?
— В феврале. Как раз перед воздушным налетом.
— Неужели она все-таки вышла замуж? После всего, что ты для нее сделал? После вычетов из твоего жалованья в пользу «Лебенсборна»?
— Она сказала, что ей нужен рядом близкий человек.
— И ты не пытался ее остановить?
Я пожал плечами.
— Я узнал об этом постфактум. Кроме того, она пригрозила рассказать обо всем Марте, если я захочу ей помешать.
— И она осуществила бы эту угрозу, — заметил Дитер. — Насколько я понимаю, она любила тебя, Макс.
— Любовь проходит.
— Ты в этом не виноват.
Я посмотрел на него.
— Презираю женщин, — сказал Дитер.
Я не презирал женщин, но я никогда их не понимал. Ни одну из них. Сколько ни старался понять. Даже Марту. Она была так нежна с детьми. И со мной тоже, по крайней мере, временами. Но однажды спустившись после ужина в кабинет, я увидел в углу сжавшуюся в комок девушку. На ее рассеченной нижней губе запеклась кровь. Левая щека была в синяках, глаза опухли, превратившись в узкие щелочки. На руках, на ключицах, на шее — всюду виднелись ссадины и кровоподтеки. Она громко вскрикнула, когда я дотронулся до нее. Когда я наклонился к ней и повернул к себе ее лицо, мой сапог задел какой-то деревянный предмет: это была щетка для волос, принадлежащая Марте.
Я ворвался в кухню, сжимая в кулаке щетку. Марта вздрогнула и прижала к груди полотенце. Я швырнул щетку в окно над раковиной. На пол посыпались осколки стекла, но я был в таком бешенстве, что не замечал ничего вокруг. Потом я начал хватать со стола посуду, которую она вытирала, и швырять ее в стену. Марта отступила к столу, комкая в руках кухонное полотенце. Я все еще не мог избыть охватившую меня ярость. И я опрокинул стол со стоящими на нем кофейными чашками и блюдцами. Затем бросился к буфету, в котором стоял наш свадебный сервиз, и смахнул его на пол. Марта жалобно вскрикнула. Но и это не возымело на меня действия. Я выскочил из дома, чтобы не видеть ее, ее слез, не слышать ее упреков и жалоб. Я готов был бежать на край света, лишь бы не видеть женщин с их бесконечными претензиями.