Выбрать главу

Девушка в недоумении посмотрела на нее. С помощью жестов я объяснил, что коробка предназначается ей. Но девушка, как видно, по-прежнему ничего не поняла, так что в конце концов мне пришлось самому развязать ленточку, открыть коробку и откинуть тонкую бумагу. Выражение ее лица не изменилось даже после того, как она заглянула в коробку, но я думаю, подарок ей понравился: шелк был точно под цвет ее глаз.

Я вынул платье из коробки. Когда я приложил его к ней, она посмотрела не на платье, а на меня. Я велел ей снять лагерную робу, но она колебалась, теребя выцветшую серую ткань. Я помог ей надеть шелковое платье и застегнул пуговки на спине, поправил складки легкого струящегося шелка. Вынув из кармана расческу, я протянул ее девушке, но она стояла, не двигаясь. Я стал зачесывать назад ее стриженые волосы. Потом вынул из нагрудного кармана жемчужные сережки и вдел ей в уши.

Я взял ее за руку и повел в прихожую, где было большое зеркало. Она стояла потупившись. Я легонько подтолкнул ее ближе к зеркалу.

Она посмотрела на свое отражение.

И заплакала.

В словах, которые смотрели на меня со страниц книги, не было слез. В них не было ни слез, ни нежности. У меня было такое чувство, словно меня ударили кулаком в грудь. Я не слышал, что говорила Марта, когда я подошел к лежащей на полу книге, опустился на корточки и дотронулся до нее рукой. Эта книга взывала ко мне голосом, которого я не знал. Я утратил дар речи. Мне казалось, что все давно кончилось, забылось, ушло в небытие. Но нет, она снова была здесь, в моем доме, — после всего, что случилось. Коснувшись рукою книги «Стоящие вдоль улиц мертвецы», я словно услышал ее голос. Он был громче, чем у Марты. Безжалостней. Беспощадней.

— Ты посвящал ее в интимные подробности нашей жизни, — неистовствовала Марта. — Ты рассказывал ей, что было между нами. Как ты думаешь, что я должна при этом чувствовать?

Я раскрыл книгу.

— Я отказываюсь тебя понимать, Макс. Я не понимаю ни слова из того, что она про тебя написала. Кто этот мальчик по имени Клаус в «Колыбельной для Клауса»? Почему ты оплакивал его смерть?

Мое внимание привлекло одно из стихотворений.

— Ты никогда ни о ком не думаешь, кроме себя, — не унималась Марта. — Во всей вселенной для тебя существует только один человек — ты сам. Даже не Бог, а только ты один.

Я стал читать:

Убийца: Актер, играющий себя самого.

Всегда найдется выход. Комендант,

укрыв ее в особо отведенном месте,

подносит ей коньяк, шампанское, икру.

Она молчит, когда он хрюкает над ней, а он

не возражает, чтоб она молчала. Он засыпает,

а она идет, куда захочет. С нею никто не говорит.

Иные вслед плюют. Солдаты что-то ей кричат,

но звук немецкой речи бывает ей понятен лишь во сне.

В былые дни ей снился луг, высокие подсолнухи и Ян,

его мозолистые руки, обветренные губы. А теперь

ей снится темный хлеб, картофелина, масло,

его лицо, тяжелое дыханье и грузная потеющая

плоть.

Истошно вопя, я принялся рвать книгу. Я выдергивал страницы и бросал их в горящий камин. Марта притихла, когда я согнул корешок книги и, разорвав обложку пополам, швырнул ее в огонь. И это после всего, что я для нее сделал! Я кормил ее, одевал, я дал ей кров и тепло. И вот как она меня отблагодарила!

Она предала меня.

Под конец все предали меня. А если не предали, то бросили. И я остался один. Я выпил всю водку в доме. Опустошил все запасы шампанского в погребке. Снаружи бухали снаряды, от которых сотрясались стены. На моем столе лежали заряженный пистолет, кортик и три капсулы цианистого калия. Артиллерийские снаряды рвались уже на подходах к лагерю.

— Господин комендант! — прокричал адъютант, врываясь в мой кабинет. — Машина подана!

Девушка опустилась передо мной на колени и обхватила мои бедра. Я взял ее левую руку и повернул ладонью вверх. Ладонь была иссечена шрамами. Выпуклые белые линии напоминали рисунок в виде двух перевернутых треугольников. Я нагнулся, пытаясь лучше рассмотреть рисунок.

— Господин комендант! — снова раздался голос адъютанта. На столе у него затрещал телефон. — Вам пора ехать! Прошу вас, поторопитесь!