— Еврейская свинья, — выругалась она.
Птички пели и щебетали. Надзирательница снова ударила меня.
— Ты наскучишь ему так же быстро, как и все остальные, — сказала она.
Мы шли вдоль ограды из колючей проволоки. Надзирательница плюнула в сторону нескольких повисших на ней трупов. Это были трупы молодых людей, решившихся на побег и, видимо, не знавших, что проволока под напряжением. Они так и остались прикованными к решетке — их широко открытые безжизненные глаза были устремлены к небу. Я осторожно ступала по жидкому месиву. Я не хотела испачкаться. Сейчас я не могла себе этого позволить.
Его адъютант стоял в противоположном конце двора и разговаривал с кем-то из охранников. Оба посмотрели в нашу сторону. Надзирательница отдала ему честь, но адъютант в ответ лишь смерил ее, а потом и меня хмурым взглядом. Как только надзирательница ушла, адъютант осклабился в презрительной ухмылке:
— Грязная еврейская шлюха, — процедил он сквозь зубы.
— Когда только всем им наступит конец? — поспешил добавить охранник.
Словам не было конца. Они лились и лились — весь день, всю ночь. Позабыв о сне, отставив в сторону машинку, я стала писать от руки. Так получалось быстрее. И тем не менее рука не поспевала за словами. Они пронзали бумагу, застилая ее белизну, придавливали ее своей тяжестью, и стопка возле машинки стремительно росла. Но поток слов не иссякал. У меня кончились чернила. Я принесла новую бутылочку из комнаты Давида, заодно захватив еще немного бумаги. Ручка скользила по бумаге всю ночь напролет. И так повторялось из ночи в ночь. Слова неудержимо рвались наружу.
— Наружу? — переспросил комендант. — Из земли?
— Так точно, — сказал адъютант.
— Трупы, захороненные в березняке, вылезают наружу?
— Да, господин комендант.
— Разве их не присыпали известью?
— Разумеется, присыпали.
— Тогда почему же они вылезают наружу?
— Из-за жары, господин комендант. Они слишком быстро разлагаются.
— Проклятье! — воскликнул комендант. — Скоро нечем будет дышать от вони.
— Они уже смердят.
— Так перезахороните их, — сказал комендант.
— Мы уже пытались, господин комендант.
— И что же?
— Проклятые мертвецы снова выперли наружу.
«Мертвецы» лежали на постели возле меня. Давид открыл дверь спальни, но не вошел. Я опустила на колени страницы новой рукописи. Я сняла очки и положила их рядом с «Уцелевшим».
— Не спишь? — спросил Давид.
— Нет.
Он прикрыл дверь и прислонился к ней.
— Девочка наконец уснула, — сказал он. — Прямо на полу в прихожей. Я принес ей подушку и укрыл двумя одеялами.
— Она там не замерзнет?
— Думаю, что нет. — Давид медленно подошел к кровати. — Ее страшит пребывание в новом месте.
Он взял в руки «Уцелевшего» и сразу же положил книгу на место рядом с рукописью. Когда он прикоснулся к верхней странице, я положила ладонь на его руку.
— Не нужно смотреть, — сказала я.
Он кивнул и, отодвинув книжки в сторону, сел на край кровати. Я переложила очки на тумбочку и собрала страницы рукописи. Давид взял их у меня и осторожно положил на тумбочку рядом с очками. Я положила ручку поверх стопки.
— У тебя усталый вид, — сказала я Давиду.
— Ты подрезала волосы.
Я почувствовала, как к моим щекам прихлынула кровь. Давид придвинулся ко мне и коснулся моих волос.
— Ты говорила, что никогда не будешь стричь волосы.
Он провел рукой по моим волосам, по бретельке моей ночной рубашки, по моей груди. Я поймала его руку и поцеловала ее. Крепко сжимая его руку, я отпихнула ногой «Мертвецов» и «Уцелевшего». Я придвинулась к Давиду и погладила его лицо. Теперь все нужные слова были при мне. Теперь наконец я смогу все ему рассказать. Он все поймет, и нас больше не будут разделять прежние неловкие слова, и все будет так, как ему хочется. Я прильнула к нему плотнее, чтобы он чувствовал мое дыхание, чтобы он хорошенько слышал меня. Он обнял меня.
— Давид, — сказала я.
Он не дал мне продолжить, его поцелуй замкнул мне рот.
Во рту у меня пересохло. На коленях лежала тяжелая стопка бумаг. Ноги стыли на кафельном полу ванной. Рядом со мной стояла бутылка коньяка: большую часть времени комендант был настолько пьян, что вряд ли заметил бы пропажу. В доме было тихо. Мы были одни. Комендант спал наверху. Я позволила ему осыпать меня поцелуями. Я гладила его по лицу и целовала. Я просовывала ему в рот язык. Я сжимала ногами его бедра и шептала его имя. Я трепетала и стонала в притворном исступлении, пока в конце концов он не вскрикнул и не заплакал у меня на груди. Теперь он будет долго спать.