Мезрур обладал классической гибкостью, которую ее научил распознавать дедушка и которая в меньшей степени зависела от действия рук, чем от распределения веса и давления ног. Так что в тяжелой поступи жеребца слышалось неохотное принятие мужской дисциплины.
Сквозь стук копыт София спросила:
— Что вы делали сегодня утром, когда мы с Гарри катались верхом?
Он быстро посмотрел на нее, но промолчал. Она спросила еще:
— Почему с вами было ружье?
— Я чистил его.
— Вы ездили верхом? — Что-то в его взгляде, некое подобие вызова заставило ее перевести дух, прежде чем она продолжила: — Вы были соответствующе одеты.
— Нет, я прогуливался к приусадебной ферме.
Молчание. Он не сделал дальнейших комментариев, а ей больше нечего было спросить. У нее не было надежных оснований для того, чтобы и дальше задавать вопросы. Лишь только осознание того, что кто-то следил за ней в тумане, было еще довольно сильным в памяти. Это пугало ее, и она знала, что это будет теперь преследовать ее в течение долгого времени. С чувством опустошения она поняла, что единственно, чего она действительно хотела, когда Десерней вышел ей навстречу, было броситься в его объятия и почувствовать себя в безопасности. Что было хуже, чем просто причуда.
Она посмотрела на ботинки, которые Десерней надел тем утром на предполагаемую прогулку к приусадебной ферме Джолифа. Яркий блеск на них был безупречен. Вместо просторного пальто на нем был надет «жокейский пиджак» традиционного британского покроя, который тем не менее не делал его больше похожим на англичанина. Но и на истинного француза он тоже был не похож. Единственным тому объяснением могло служить его нормандское происхождение — таким образом, его предками могли быть викинги, мародерствующие в свое время на северном побережье Франции еще задолго до того, как Вильгельм Завоеватель высадился при Гастингсе. Хищник с повадками хищника.
— Какие могут быть у вас дела сегодня днем, что заставляет вас так торопиться домой? — спросил он.
Она ответила не задумываясь:
— Надо проинструктировать прислугу по поводу завтрашнего обеда.
Жак внимательно посмотрел на нее, и она смутилась, почувствовав себя глупо. Но потом продолжила:
— Когда я вернулась в родные места, все были так добры ко мне, приезжая с приветственными визитами, что я чувствую необходимость отблагодарить всех сразу одним большим мероприятием. У меня никогда не было балов или званых ужинов, но я думаю пригласить всех на чудесный весенний обед. И я буду только рада, если приедет как можно больше народу, так что мне не придется развлекать гостей, а они будут сами рады просто пообщаться друг с другом.
София помолчала, размышляя, как остроумно она вышла из положения.
Десерней ничего не ответил, глядя вперед на Клифтон, когда они въехали на короткую аллею со статуями, откуда открывался вид на море. Его молчание становилось настораживающим.
Потом она словно издалека услышала свой голос:
— Конечно, если вы смогли бы… смогли бы присутствовать… доставьте нам такое удовольствие. Сочтите это за… ах, — она лихорадочно искала подходящие слова, — за добрососедский жест.
— Благодарю, — ответил он тихо.
У нее не было возможности прочитать выражение его лица и таким образом понять, собирается ли он приехать. София упрекнула себя в том, что это было так важно для нее. Жак продолжил разговор, осматривая строения:
— Клифтон так подвержен изменению ветра и погоды. Бирлингдин защищен намного лучше.
— А мне из окна видно море, — сказал Гарри..
— А видишь ли ты корабли, направляющиеся в Нью-Хейвен? — поинтересовался Десерней.
— Да, некоторые из них — из Франции, — ответил Гарри.
София осторожно спросила:
— Вы уже были с визитом в Бирлингдине? Вы знаете полковника Кула?
— Я встречал его дважды, — ответил он. — Но каждый раз мимолетно. Мы едва перекинулись парой слов.
— Он будет здесь завтра.
— И вы будете окружены его вниманием. — Он сказал это очень тихо. Она не была обязана отвечать, так как в этот момент они приближались к крыльцу, ведущему к двойным дверям в центральную часть дома. Из прохода под аркой в изгороди справа от нее вышел грум, и в тот же миг мажордом распахнул двери. Все домочадцы были озабочены ее исчезновением в тумане. Когда они еще проезжали беседку, она увидела, что садовник оставил свою работу в розовых клумбах и стремительно побежал рассказать всем, что миледи дома.
Она чувствовала, что Десерней смотрит на нее, когда они остановили лошадей. Возможно, ему было любопытно узнать, позволит ли она своим слугам создавать ажиотаж по поводу ее отсутствия, или он ждал, что она пригласит его в дом?
Грум спустил Гарри, а она спрыгнула сама. Десерней сделал то же самое, и Гарри неожиданно посмотрел вверх и выдал свое собственное приглашение.
— Вы хотите подняться и посмотреть из окна моей комнаты?
— В другой раз, возможно.
— Вы придете завтра?
— С удовольствием, спасибо.
— О, хорошо. — Потом Гарри радостно сказал груму: — Я могу теперь ездить верхом. Я хочу сам отвести Шехерезаду в конюшню.
София уловила взгляд конюха.
— Только шагом, помни.
Конюх кивнул и взял поводья кобылы, а Десерней неожиданно нагнулся, поднял Гарри и посадил его верхом в дамское седло.
— Держись крепко, но помни, нужно держать спину прямо.
Она и Десерней стояли и смотрели, как он ехал, гордо выпрямившись, под арку из зелени, ведущую к конюшне.
Мажордом вернулся назад с верхней ступеньки и снова вошел в дом. Большой гунтер Десернея ударял копытом о гравий, прядал ушами и со страстным желанием смотрел вслед Шехерезаде.
Десерней тоже продолжал смотреть на удаляющегося Гарри.
— Он смелый мальчик.
— Да. — Затем София добавила, улыбаясь. — Он взял свою храбрость не у меня!
— Но все же я чувствую, что он многое взял от вас. Например, у него очень глубокие эмоции.
Эти слова незаметно проникли через все барьеры, которые лежали между ними, как прикосновение шелка к ее коже, как тепло солнца, заставляя быстрее бежать ее кровь.
— Вы едва знаете его.
— Но я начинаю узнавать вас. Нетрудно увидеть, что он предан вам. Душой и телом.
София чувствовала себя точно так же, как и в те другие разы, когда его близость лишала ее возможности ответить, отнимала у нее мысли. Десерней подошел ближе, одной рукой он держал поводья гунтера. Казалось, он немного расслабился, однако взгляд, который остановился на ней, говорил о другом.
Вместо традиционных слов прощания она произнесла приглушенным голосом:
— Я должна идти. — Это было абсурднейшее высказывание, которое она могла произнести, прощаясь с кем-либо.
Десерней схватил ее руку быстрой, но твердой хваткой.
— Прежде чем вы это сделаете, есть нечто, что я должен сказать вам.
Она замерла от страха и удовольствия.
Жак ждал, пока она поднимет глаза, и когда она не смогла сделать этого, продолжил низким серьезным голосом.
— Никогда не бойтесь меня.
Он поднес ее руку к своим губам, и в этот момент она точно знала, что он услышал ее учащенное дыхание и ощутил ее внутреннюю дрожь.
София не могла сдвинуться с места, когда Десерней спокойно вспрыгнул на лошадь, снял перед ней шляпу и пустил большого жеребца легким галопом вдоль аллеи, которая вела из садов по направлению к морю.
Глава 14
Париж
Гражданская война назревает в нескольких частях страны. Новая империя Бонапарта находится под угрозой от Бретани до Вандеи; Бордо и Прованс будут следующими, и он закончит тем, что ему придется сменить администрацию в каждом городе. Все, что он сделал до настоящего времени, это еще больше увеличил долю воинской повинности, чтобы у него была возможность посылать дополнительные войска в гарнизоны. Всё жертвуется на успех в войне, включая флот, который он фактически поспешно уничтожил: «Пока продолжается этот кризис, в действительности не имеет значения, есть ли у нас флот или нет».