Мы с ним тогда крепко выпили. Отец заплакал, сказал, что жалеет Зою, и признался – он переживает из-за того, что я не воспринимаю ее как члена семьи и до сих пор не смирился с тем, что она заняла место моей матери. Я даже в пьяном виде, едва шевеля языком, продолжал разыгрывать перед ним комедию. И остановиться в этом своем идиотском поведении я тоже уже не мог. Я не хотел превращаться в их глазах в пай-мальчика, который принял наконец свою мачеху. Я воспринимал ее совсем иначе, и это должно было оставаться моей тайной.
Иногда в своих фантазиях я пытался соблазнить Зою. Хотя, с чего начать, какие слова подобрать, чтобы не испугать ее, не вызвать в ее душе отвращение к себе, я пока что не знал. Я вспоминал, что больше всего нравится Зое, от чего она приходит в восторг, от чего загораются счастьем ее глаза, что вызывает у нее улыбку, и, к своему легкому разочарованию, признавал, что она, как и все женщины мира, любит подарки. Понятное дело, что подарки для нее носили не столько материальную ценность, сколько являлись знаками внимания со стороны моего отца. Он же, прежде не умевший тратить деньги, которых у него становилось все больше и больше, теперь щедро заваливал подарками свою молодую жену. Меня это ни-сколько не злило, нет, тем более что отец и мне никогда ни в чем не отказывал. Правда, многие его подарки были нелепыми и подчас смешными и бесполезными (какие-то куски полудрагоценных камней, фарфоровая антикварная супница, медные жабы для ванной комнаты, альбомы для фотографий), но дарил он их от души, и Зоя принимала все с благодарностью. Тогда я решил немного повоспитывать моего неискушенного отца и как бы мимоходом сказал ему, что дарю своим девушкам золотые украшения: это красиво, дорого, приятно и полезно, поскольку золото – оно и в Африке золото, не говоря уже о бриллиантах. И еще я намекнул, что, будь у меня побольше денег, я подарил бы любимой девушке автомобиль.
– Послушай, может, и мне подарить Зое машину? – живо отреагировал влюбленный папаша. – Ты поможешь мне выбрать марку? Чтобы ей понравилось?
– Сначала ей надо бы поучиться водить, – посоветовал я ему, в мыслях уже заняв место инструктора рядом с Зоей и обнимая ее за талию. Мы въехали с ней в воображаемый лес, и солнечные блики леопардовыми пятнами раскрасили новенький «Мерседес». Машина заглохла, я повернулся к Зое и впился губами в ее губы…
– Вот ты ее и поучишь? – неуверенно предложил он, и я вдруг понял, что совершенно неожиданно заполучил Зою. И я решил, что она уже моя…
И отец купил Зое новый черный «Мерседес» от Lorinser! Понятное дело, что все это дельце провернул я – нашел нужные слова, убедил отца в том, что машину следует покупать именно в этом салоне, мол, человек, у которого есть деньги, не должен скупиться, поскольку речь идет о безопасности близких ему людей. И все в таком духе. Отец чуть в обморок не упал, когда увидел эту тачку в салоне. Сказал тихо, потея и беспрестанно промокая платком розовый мокрый лоб: «Думаю, Зое понравится…» Уверен, что Зое понравилась бы и подержанная «десятка» и вела бы она себя приблизительно так же, искренне выражая свой восторг, поскольку, как и отец, была не искушена в роскоши. Но и не понимать, как отец старается для нее, не жалеет для нее денег, она тоже не могла. Тем более что машину тотчас оформили на ее имя.
Оформляя в салоне покупку (Зоя прогуливалась на улице, мы могли видеть ее, в черном пальто с развевающимся на ветру красным шарфом), отец на минуту отвлекся, внимательно взглянул на меня и спросил так, как мог это сделать только он, простыми словами, передавая самую суть: «Ты не ревнуешь, Алик? Мы можем купить и тебе такую же или лучше, если ты считаешь, что твоя машина…»
Он не договорил. Я дотронулся до его руки. «У меня хорошая машина, па. И я рад, что ты подаришь этот «мерс» Зое». И он успокоился. Он не был жадным, он любил меня, и я знал, что, если я только скажу ему, чтобы Зои в нашей с ним жизни не было, она исчезнет. Может, она будет существовать в какой-то другой жизни вместе с отцом, но только уже без меня. И это знание придавало мне сил. К тому же разве мог мой отец предполагать, что я восхищаюсь его женщиной, как он сам, что она нравится мне и я и сам не знаю, почему уже не считаю ее чужой.
Как ни странно, но все мои ночные фантазии, связанные с предстоящими уроками вождения, оказались далеки от реальной жизни. Да, теперь мы долгие часы проводили с Зоей вместе, и никто, казалось бы, мне не мешал ухаживать за ней. Мы сидели совсем близко друг к другу, я часто брал ее руку в свою, когда хотел показать, как правильно держать руль, да и вообще в наших общих поездках случалось многое, что позволяло мне касаться ее. Но чем больше я проводил с ней времени, тем лучше понимал, что мое восхищение ею как женщиной, может, и носит собственнический характер, но только это чувство другого свойства – мне, оказывается, было достаточно того, что я имел право находиться рядом с ней, просто как сын ее мужа. Странное это было чувство, когда мы с ней, утомленные долгими часами напряженной езды по трассе, останавливались где-нибудь в придорожном кафе и сидели за столиком, весело болтая и обмениваясь впечатлениями, в то время как другие посетители оглядывались на нас и явно любовались моей спутницей. Не знаю, как объяснить, но мое сексуальное влечение к ней оказалось обманчивым – теперь я видел в ней просто женщину исключительной красоты, которой продолжал восхищаться, не желая физической близости с нею. Думаю, я просто каким-то образом успокоился, когда понял: помимо того, что она – жена моего отца, Зоя еще и очень приятна в общении, что называется, свой человек. Мы как-то сразу сблизились, стали друзьями. И я бы голову оторвал каждому, кто посмел бы взглянуть на нее с похотливыми намерениями. Теперь, когда мы проводили с ней много времени, мой отец мог быть спокоен за нее. Она была в надежных, что называется, руках. Под моим присмотром.
Правда, в редкие минуты мне казалось, что она неискренна. Быть может, это происходило потому, что я в принципе не доверяю женщинам. У меня было много девушек, многие были откровенны со мной и, сами того не желая, рассказали слишком много такого, чего я, молодой человек, не должен был слышать и знать. Предательство, подлость, желание досадить мужчине, отомстить, изменить, просто получить удовольствие, отдавшись первому встречному… Многие поступки женщин мне непонятны, и мой мужской мозг отказывался оправдывать их, тем не менее женщины все равно привлекали меня, мне было с ними интересно, я все еще не терял надежды встретить ту единственную, которую принял бы со всеми ее недостатками, непонятностями, странностями.
Иногда я пытался представить, что способен читать мысли Зои. О чем она думала, когда, крепко держась за руль, мчалась по трассе, устремив взгляд своих красивых глаз к горизонту? Любит ли она моего отца или же просто притворяется? Она молода, восхитительна. Мой отец совсем некрасив. Он старше ее. Зануда. Слишком спокоен и внешне инертен. Это в лаборатории у него горят глаза, и он мечется от компьютера к своим пробиркам или микроскопу, и кажется, что он переполнен внутренней энергией. Интересно, о чем они говорят, когда остаются одни в спальне? Трудно себе представить, что отец рассказывает своей молодой жене о том, как из канализационных вод производят биотопливо. Возможно, он в общих чертах рассказал ей о том, что в нашей стране нет даже соответствующих программ, государство не дает ему ни копейки на его исследования, в то время как, к примеру, фонд Билла Гейтса спонсирует проект по превращению человеческих экскрементов в биодизельное и метановое топливо, что человеческие экскременты являются «концентрированным органическим материалом, обладающим высокой энергетической ценностью»… Но это не любовные разговоры. Зою стошнило бы от таких подробностей… Хотя, с другой стороны, рассказывая об этом, он мог бы открыть ей источник происхождения своих денег. Он влюблен, поэтому, безоговорочно доверяя ей, мог запросто рассказать Зое о том, что его лаборатория на самом деле официально занимается совершенно другими исследованиями: они изучают пурпурные бактерии, работая параллельно с учеными из других стран, а деньги ему платят японцы, тайно покупающие у него методики разработок способов превращения разного вида промышленных и других органических отходов в биотопливо. Словом, я пытался понять, что связывает моего отца и Зою помимо его влюбленности в нее и ее ответного чувства благодарности к нему за то, что он для нее сделал. Я никогда бы не поверил, что Зоя любит моего отца. Это я могу любить его за то, что он – мой отец, за то, что я, зная его всю свою жизнь, считаю его человеком в высшей степени порядочным и добрым. Наконец, я уважаю его как личность и никогда в жизни не упрекну за то, что он нарушает закон. Живи он, скажем, в другой стране, его научная карьера сложилась бы совершенно иным образом. А так… Да, ему приходится продавать результаты своего труда за границу, ну и что? Двое его коллег и одна лаборантка, посвященные в его исследования и кормящиеся из его рук, думаю, тоже уважают его. И ценят. И это счастье, что ему в жизни повезло с этими людьми, он уверен, что его не предадут, не выдадут. Раньше, когда отец впервые рассказал мне об этом, я испугался, что его посадят. Я даже представлял, что стою в очереди к тюремному окошку, чтобы передать ему посылку с едой, настолько мне все это казалось опасным. Но время шло, и у меня в итоге создалось такое впечатление, что все в институте, все эти многочисленные лаборатории, как и лаборатория моего отца, занимаются, помимо своей основной деятельности, чем-то таким, за что платят деньги. Предполагаю даже, что одна из лабораторий постепенно переквалифицировалась в частное экспертное бюро, сотрудничавшее с частными же криминальными структурами.