Листаю блокнот, пытаясь найти страничку с приготовленным мною вопросом. Роняю его на пол, блокнот скользит и исчезает под креслом впереди меня. Пытаюсь вспомнить, что я хотел сказать.
— Ну, наконец-то и один из журналистов очутился в моем положении, когда я оказываюсь не готовым отвечать на ваши коварные вопросы, — шутит Президент.
Общий смех в зале. Коллеги начинают бросать на меня любопытные взгляды. Беру себя в руки. Я должен превозмочь себя. Должен суметь это сделать. Должен спросить его…
— Господин Президент, — вновь начинаю я, отчаянно пытаясь найти для своего вопроса подходящую формулировку, способную спасти Наташу. — Так вот о чем мне хотелось бы спросить вас, господин Президент, — о любви. Что для вас представляет собой любовь?
Глава Советского Союза пристально глядит мне прямо в глаза. В зале все затаили дыхание. Лицо его принимает серьезное выражение, несколько секунд он молчит. Потом губы его приоткрываются в улыбке.
— Любовь это самое важное в жизни, — говорит он, — для каждого мужчины и каждой женщины. Мне повезло найти любовь много лет назад и сохранить ее в своем сердце навсегда.
И он смотрит на жену, сидящую в первом ряду в центре зала между двумя телохранителями. Поднимается помощник по печати: «Уважаемые господа журналисты, на этом заканчивается наша пресс-конференция. Благодарю всех, до свидания и успешной работы!»
Президент встает. Мы все, триста журналистов, тоже поднимаемся со своих мест, начинаем толкотню у невысокого возвышения президиума. Как обычно, выпаливаем одновременно полсотни вопросов, которые не успели задать Президенту и которые остались без ответа. Он пытается ответить на один, на другой, в то время как телохранители мягко подталкивают его к двери. Кто-то из журналистов просит дать ему автограф, кто-то хочет лишь приблизиться к нему, до него дотронуться. Один коллега чуть ли не набрасывается на него с объятиями. Сильный толчок охраны отбрасывает его назад, в толпу репортеров, фотографов, телеоператоров, которые испуганно расступаются. Я оказываюсь в первом ряду, в одном шаге от Президента. Он видит меня. «Прекрасный вопрос», — говорит он и протягивает мне руку. Я ее пожимаю. Это длится всего одно мгновенье, он уже исчез, его нет в зале.
Коллеги смеются надо мной, засыпая вопросами: «Ты что, хочешь взять нас на пушку? Может, открыл, что у него есть любовница?» Но мне не до шуток, и я даже не пытаюсь отвечать. Даю увлечь себя людскому потоку и вместе с коллегами выхожу из зала. Еду на работу. Вскоре раздается телефонный звонок из Рима заведующего иностранным отделом моей газеты. «Я тебя видел по телевизору в передаче КНН, что тебе взбрело в голову задать такой вопрос? Однако мы вынесем его в подзаголовок», — сообщает он. Если бы он только знал…
Говоря о том, что он нашел свою любовь много лет назад, Президент глядел на жену. Но прямо о ней не сказал, не назвал ее имени. Так значит, любовь, которую он никогда не забудет, это Наташа? Может, это еще один зашифрованный ответ? Чтобы сообщить именно мне, мне одному, что их любовь продолжается и что Наташа вне опасности?
Или же, чтобы признаться мне, что он пожертвовал ею ради перестройки, уничтожив повод для шантажа?
Или что он ее тоже потерял и даже ему неизвестно, где она, и он в таком же отчаянии, как и я?
Но в моей корреспонденции о пресс-конференции нет места для выражения всех этих сомнений. Сажусь за компьютер, пишу, стараясь как можно скорее закончить. Все больше злюсь на себя также и за это: у всех журналистов общий профессиональный порок или прямо какой-то сдвиг, у тебя может рожать жена, быть болен ребенок, болеть зубы, но ты все равно пишешь, абстрагируясь, продолжаешь работать как ни в чем не бывало.
А если ты обратишь внимание на какое-нибудь отвлекающее обстоятельство и хоть на минуту приостановишься, всегда в редакции найдется кто-нибудь из коллег, кто начнет ворчать: «Конечно, у него случилась беда, но в мое время журналист стискивал зубы и продолжал работать, а нынешние — это просто поколение жалких слабаков…»
Когда Наташа исчезла, я подумывал о том, чтобы ворваться в Кремль на скорости сто восемьдесят в час, проехав в машине в ворота под Спасской башней. Хотел выкинуть что-нибудь такое, что наделало бы шума. Потом начал размышлять. Проанализировал разные сценарии. Рассмотрел доказательства, которые имел, и те, которых у меня не было. Продумал план бросить открытый вызов Президенту. Я жил словно в каком-то трансе.
Но я все же жил. И вот сейчас сижу здесь, у себя дома, перед тетрадкой с воспоминаниями о Наташе и ее признаниями. И испытываю к себе отвращение. Я противен себе потому, что ощущаю чуть заметное чувство облегчения. Нечто, чего не испытывал уже много месяцев. Словно я примирился сам с собой. Словно совершил какой-то красивый поступок, поступок, которого требовала от меня История, История с большой буквы. Почему?