— Вот и правильно. Было очень приятно увидеть лицо этого негодяя, когда он понял, что ты вправе запретить ему вступить в инвестиционный фонд.
— Как ты думаешь, не грех, что я испытываю такое удовлетворение от своей мести?
— Не будь глупенькой. Ты требовала возмездия и справедливости — и вполне заслужила чувство удовлетворения.
— Адам говорит, что Додгсон, вероятно, уже не сможет поправить своего финансового положения, — заметила Амелия. — Видимо, ему теперь не выкарабкаться.
— Вот уж кому не собираюсь сочувствовать. И довольно об этом!.. Не могу передать тебе, как я счастлива видеть, что ты любишь мистера Мэнваринга. Он-то влюбился в тебя по уши с первого взгляда, поверь.
— Думаю, я все чувствовала… Я всегда очень тепло относилась к нему, но по известным причинам не позволяла себе признать это. Но вчера, после столкновения с Додгсоном, после его полного поражения, я вдруг ощутила себя свободной — свободной подарить сердце Адаму. — Амелия улыбнулась:
— О, Ифигиния, сегодня я чувствую себя такой счастливой!
— Вот и отлично. Значит, поможешь мне справиться с прегадким приступом предсвадебной паники.
— Паника?! У тебя? Ифигиния, не хочешь ли ты сказать, что волнуешься из-за свадьбы?
— Кажется, да. Напомни мне захватить нюхательные соли перед поездкой к алтарю. Если я унижусь до того, чтобы лишиться чувств у ног Маркуса, я возненавижу себя на всю оставшуюся жизнь.
— Ушам своим не верю… Даже не знаю, что и сказать. Ты всегда казалась мне такой уверенной в себе! Вот уж не думала, что и ты можешь страдать от нервов!
— Я еще никогда не выходила замуж, — напомнила ей Ифигиния. — Но Маркус-то уже однажды женился. И если я нервничаю, то вообрази только, что должен сейчас испытывать он!
Через полтора часа в еще большем волнении, чем прежде, Ифигиния вошла в свою библиотеку, надеясь хоть немного отвлечься… Она села за стол, выдвинула ящик, достала несколько листочков бумаги. Потом закрыла ящик, взяла в руки перо.
Но откуда взять вдохновение, вот в чем вопрос…
Перочинным ножиком Ифигиния чуть-чуть заострила кончик пера. Но отложила перо в сторону, ее рассеянный взгляд перешел на каменные фрагменты статуй, привезенных в прошлом году из Италии.
Ничего не помогало. Она могла думать только о том, насколько изменится ее жизнь благодаря специальному разрешению на брак.
«…Научите же меня нарушить еще одно правило…»
Неужели Маркус мог снизойти до того, что попросил научить его любви? Ифигиния не смела поверить в это. Но если она все-таки ошибается?
Она встала, рассеянно вышла из-за стола — просто невозможно было усидеть на месте. На глаза попался том «Иллюстраций классических древностей». Не зная, чем себя занять, Ифигиния взяла его в руки, собираясь поставить на место в шкаф.
Лениво полистала, отыскивая любимые сцены…
Крошечная капелька черного воска темнела на странице двести три… Очевидно, она случайно попала на страницу, где засохла и осталась незамеченной.
Ифигиния долго не сводила глаз с темного пятнышка.
Некто, кто знает всех и вся в свете.
И тут наконец ее осенило.
— Вы уверены в этом, Беркли? — Сидя за своим столом, Маркус огромным усилием воли заставлял себя сохранять спокойствие. Серьезное научное исследование должно проводиться вдумчиво и тщательно. Нельзя допускать сюда эмоции, ибо они могут привести к ложным выводам.
Он позволил Ифигинии убедить себя в необходимости нарушить правила, которым до недавнего времени подчинялась вся его жизнь. Но это вовсе не значит, что с той же легкостью позволено нарушать строгие правила науки.
И тем не менее Маркус испытывал давно знакомое волнение — еще бы, ведь он сделал потрясающее открытие! Все было исполнено на славу, подумал он. Логично. Тщательно. И вот теперь последний штрих — и все встало на свои места.
Он не мог дождаться, когда наконец расскажет все Ифигинии.
— Да-да, совершенно уверен! — Беркли перекладывал листочки, пристально всматриваясь в них сквозь очки. — Вильям Барн продал свою собственность тому же лицу, что воздвигло надгробный памятник на Ридингском кладбище. Имя этого лица Г. X. Итон.
— И он сын Элизабет Итон, погребенной в склепе?
— Да. — Беркли поднял глаза. — Но два года назад, прежде чем выйти в свет, он отказался от своего последнего имени. Потому-то мне и потребовалось столько времени, чтобы все выяснить… Так что, если бы вы не приказали разузнать, кому принадлежит музей, я бы никогда не докопался до истины.
И тут раздался стук в дверь библиотеки. Маркус, досадливо поморщившись, обернулся:
— Войдите.
Ловелас открыл дверь. Ифигиния в белом утреннем платье и шляпке с цветами нетерпеливо подпрыгивала за его спиной.
— Миссис Брайт хочет видеть вас, милорд, — объявил Ловелас, как будто не замечая, как она бешено размахивает руками, пытаясь привлечь внимание Маркуса.
Тот усмехнулся:
— Просите.
Ловелас посторонился. Ифигиния стремительно ворвалась в библиотеку. В руках она тащила огромную книгу в тяжелом кожаном переплете.
— Маркус, ты никогда не поверишь, что случилось! Кажется, я знаю, кто наш вымогатель. Понимаешь, я нашла пятнышко черного воска вот в этой книге, которую давала читать…
— Герберту Хоуту? — спокойно спросил Маркус.
— О Господи! — Ифигиния застыла, ошеломленно вытаращив глаза. — Как ты угадал?
— Я никогда не гадаю, дорогая. Я строю научно обоснованные гипотезы.
Густые сумерки окутывали узкую улочку. Свет луны слабо освещал окна дома номер два по Фарли-стрит. Маркус осторожно просунул лезвие ножа между окном и подоконником.
— Будь осторожен! — шепнула Ифигиния. Обернувшись, она быстро осмотрелась — нет ли здесь еще кого-нибудь, кроме них.