— А теперь — женский вальс! Приглашают только женщины.
Люська обрадовалась: можно постоять теперь, передохнуть хоть немного. И вдруг увидела "Лавуазье" — стоял чуть в сторонке от неё и, видимо, ещё ни разу не танцевал. Во всяком случае, она не видела его среди танцующих. Что-то словно подтолкнуло её к нему, этому дядечке. Взяла и подошла.
— Разрешите пригласить вас?..
Он, видимо, не ожидал — расцвёл, оживился, стал благодарить. Но танцевал сбивчиво, неуклюже, часто извинялся. Люська же всё равно была ему благодарна. Не прижимал, не тёрся. Не заводил игривых разговорчиков. Может, старый? Ну и что? Всё равно хороший дядечка. Сразу видно, порядочный, благородный.
Настроение у Люськи было прекрасное. Тёплый воздух, звёзды над головой — от них алмазно блестело небо. Всем она нравилась, и знала это, чувствовала. Маленькая, стройная, счастливая — всё при ней! И случилось ещё так, что в игре, затеянной культурником, она проштрафилась и в "наказание" должна была сплясать под музыку "Лезгинку". Никогда в жизни она этой лезгинки не плясала, видела только в кино да по телевидению. Но от природы была музыкальной, пластичной. А, может, и танцевально-способной. Поэтому, когда помощник культурника, какой-то местный аккордеонист, сидевший на стуле, заиграл эту лезгинку, Люська безбоязненно ринулась по кругу. И выделывая руками и ногами, отплясала весь танец. Правда, не за женщину — никогда не видела, как танцуют лезгинку женщины, а за мужчину. Да с таким вдохновением и азартом, что её упросили сплясать ещё раз. Люська сама не знала, откуда брались в ней все эти забористо-кокетливые па и кавказские ухватки — должно быть, дремали где-то в душе — но разделывала она их с такой уверенностью, словно выросла на Кавказе. Ей бурно аплодировали. А потом уж и вовсе не было отбоя от кавалеров на танцах.
А как смотрел "Лавуазье"!.. Но не подошёл, не пригласил. Она так и не знала его имени. Почему-то его пассивность задела её, но она не огорчилась. "Бог с ним, пожилой, из "чужого" корпуса. Да и не за этим сюда приехала — отдыхать…"
Глава вторая
1
Не за "этим" приехал в Дом отдыха и художник Андрей Александрович Бартенев. 6 лет назад, когда он собирался пойти с женой в гости, чтобы встретить там новый, 1963-й год, почувствовал, что живёт совершенно бессмысленно. Жена была недовольна тем, что они собирались идти в его компанию, а не к её друзьям, где "и стол богаче, и умеют веселиться, а не сидеть за разговорами о том, что Хрущёва пора снимать". Он ядовито спросил: "А твои — лучше? Будут рассуждать, кто кому весь желудок отрезал и сделал из участка кишки новый. Или ещё про какую-нибудь "интересную" операцию!" Слово за слово, и начали ссориться. Вот тогда жена и выдала ему:
— Да разве же ты мужчина?! Только ростом вышел, да дурной силой. А жить — никогда не умел! Если бы не я, жили бы нищими!
— Живу, как умею.
Ругаться он был не мастер, уступал. Лишь бы не ссориться. Всё грубое в жизни оскорбляло его — будто лично унижался, и это видела его мать. Даже её голос, казалось, слышал: "Андрюша, разве так можно? Это же — унижение…"
Жена была другой женщиной — решительной, как все хирурги, нахрапистой. Женился он на ней случайно, и поздно — ему было уже 34, когда она вышла за него. Младше на целых 14 лет, она училась ещё только на втором курсе, и пока не закончила, не рожала, такой твёрдый характер. Дочь у них появилась, когда ему исполнилось 40, когда жену уже не любил. Да и любил ли вообще, неизвестно. Видимо, она это почувствовала и, чтобы удержать его, забеременела. А когда произошла та ссора, зная уже, что находится в положении, что он не оставит её просто в силу порядочности, ляпнула в ответ:
— Живут, мой дорогой, и овцы, "как умеют". Но только их за это умение — всё время стригут! Или — на шашлыки…
— Ну, знаешь ли!.. Я тебе — не овца.
— А ты хоть раз пытался посмотреть на себя со стороны? — И, видно, почувствовав, что перешла в своём раздражении опасную грань, заторопилась в юмор и растушёвку: — Нет, не как на самца. Тут у тебя всё в порядке: по-ро-да! Недаром же влюбилась в тебя моя медсестра. А вот, что ты представляешь собой как личность, задумывался?!
Стало обидно. Да так, что горло перехватило от злобы.
— Зачем же ты живёшь со мной, если так не любишь?
И вдруг понял, что не любит и сам. Спасается только друзьями, работой. Друзья были из актёров, писателей, жили бедно, и потому недовольство существующим строем в их разговорах проявлялось постоянно. Ему с ними было интересно. Но жене эти люди казались чуждыми. "Не умеют заработать, вот и завидуют тем, кто хорошо живёт! — высказалась однажды. И предрекла: — Вот увидишь, добром для тебя дружба с ними не кончится!"