Постепенно у них выработалось много условных сигналов на разные случаи жизни, и связь их оставалась втайне от окружающих целых 7 лет. 7 лет они были непрерывно счастливы и несчастливы, хотя считали себя мужем и женой в большей степени, нежели со своими законными супругами. Особенно несчастной была Людмила, которую муж постоянно хотел и донимал приставаниями. Она всегда вынуждена была притворяться то больной, то уставшей, чем ещё больше разжигала в нём то, что вызывало в ней отвращение.
Однажды она сама пожаловалась, что не может переносить ласк мужа. И не столько даже самой близости, сколько поцелуев. Спросила:
— Андрюшенька, а как тебе удается уходить от всего этого? Просто не представляю себе тебя — в моём положении… Ведь если мужчина не хочет, не любит, он же… не сможет! Значит, непрерывные оскорбления, что ли? Ссоры?..
— У моей жены есть любовник, — признался Андрей. — Я — не мешаю ей, и делаю вид, что стал импотентом. Она — не вникает в мою жизнь. Живём под одной крышей ради дочери. Так что мне легче, Котёночек. Меня она считает старым, выработавшим мужские ресурсы. — И повторил: — У Ларисы есть любовник.
— И кто же он? — вырвалось у Людмилы.
— Бывший её пациент. У него своя машина, он куда-то увозит её. Мне это неинтересно.
Людмила вздохнула:
— Мой… себе не заведё-от!..
— Почему?
— Любит меня одну. Да и у них там, в их "ящике", где он работает после института, одни мужики.
Андрей вдруг признался:
— А ты знаешь: я ведь ревную тебя к нему!
— Мамочки! Это же надо!.. Я ведь только тебя люблю, я — даже не любовница тебе, а скорее, любящая жена.
— Да, это так. И я это не только знаю, но и чувствую. Тем не менее, как представлю себе, что у тебя с ним близость, аж дурно делается!
— Ну, и глупо. Во-первых, это бывает редко — я стараюсь не допускать его к себе. А, во-вторых, я же ничего не испытываю с ним.
— А может, нам лучше всё же сойтись, а?
— Вот вырастут дети, тогда — согласна, — соврала Людмила, зная, что не решится на развод. "Да и зачем? — считала она. — Как мужа я Андрея знаю чаще в 10 раз, чем Николая. А жить вместе — сразу горе всем: детям, старикам. Восстанут все…"
Он уныло произнёс:
— Я буду старым тогда, и ты не то, чтобы идти за меня замуж, а возьмёшь и бросишь совсем.
Она даже не думала никогда о таком. Возмутилась:
— Мамочки! Это же надо: мне дышать без него нечем, а он — вон что придумал!.. — И бросилась к нему с поцелуями.
Понемногу отошёл, повеселел.
— Понимаешь, хочется вместе с тобой ездить в отпуск, ходить в кино, парки. Показывать тебе свои работы.
— Какие работы? — не поняла она.
— Я же художник всё-таки! Обещают принять в союз, обещают персональную выставку.
— Что же ты мне об этом ни разу не сказал даже! — обиделась она. — Ведь это же — самое важное в твоей жизни! Да и в моей, — добавила она, совсем расстроившись.
Он улыбнулся:
— Молчал — чтобы не сглазить. Хотел сделать сюрприз, да вот не получилось. — И смотрел на неё преданно, влюблёно.
— Запомнить, что ли, хочешь? — пошутила она, показывая, что простила обиду. Вот эта её фраза и обернулась для неё сюрпризом — радостным, настоящим. Он сказал:
— Хорошо, что у меня ёмкая память, и я могу работать по памяти. А то бы от тебя у меня и не осталось ничего! В кино и то редко вместе ходим. Где уж там позировать мне!..
— Неправда! Я часто засиживаюсь у тебя и после работы, когда мимо иду.
Целуя, ласково объявил:
— Так вот, слава Богу, я написал всё же тебя! Хочешь взглянуть?
— Мамочки! Ещё спрашивает!..
Он достал из нижнего ящика стола 2 скрученных в трубочку холста и, разворачивая их по очереди, показал ей. На одном был её портрет — поразительно похожий на неё, только очень уж красивый, с каким-то живым светом из глаз, внутренним благородством. А на другом холсте — она полулежала на его топчане обнажённой. Даже в зеркале никогда не видела себя столь женственной и фигуристой — хоть на выставку в Третьяковскую галерею неси!
— Ой, спасибо тебе, Андрюшенька! Неужели я и вправду такая для тебя?