Рассказать ли тебе как я сейчас живу? В постоянном страхе, что потеряю тебя. Что завтра или послезавтра ты напишешь и это случится, и моя душа должна будет умереть.
Это было с самого начала так, возможно поэтому я обижал тебя часто, цеплялся к словам, искал в них то, чего не было, пытался рассмотреть наше будущее расставание.
Пойми и прости меня. Это не было желание пострадать, я не люблю страданий, да кто же их любит?
Сейчас я живу как во сне, но когда заставляю себя проснуться и взглянуть на факты как они есть, то вижу безысходность. Тупик.
Я не могу быть с тобой таким и так, как ты этого хочешь, и никогда не смогу. И ты не сможешь стать такой, как я хочу. Мы разные. Но главное, что я стремлюсь владеть тобой, всей тобой, а это невозможно — ты принадлежишь себе и только.
И вот я расколол мир надвое. В одной его части построил дом у моря, такой о каком всегда мечтал. В этом мире сколько бы мы ни спорили и ни ссорились, превыше всего наша любовь и близость. И в нём мы полностью принадлежим друг другу: я — твой, ты — моя, и мы не боимся это потерять.
В этом доме я засыпал и просыпался, обнимая тебя, наполненный удивлением и радостью не проходящей близости, со слезами счастья на глазах и горячей волной в сердце.
В этом мире, независимо от времени года — будь то дождливая осень, снежная зима, весна с её прозрачным мартовским льдом и ручьями, или дождливое грозовое лето — в этом мире над всем преобладало живое тепло нашей любви. Наш дом был недосягаем для холодных ветров разочарования. Я воздвиг вокруг него стены куда более высокие, чем трёхметровая изгородь из камня и железа.
И море там хранило нас…
Но вот что страшно, есть и другой мир — реальный. Беда в том, что владея тобой в одном из миров полностью, в другом я не знаю даже где ты. Ты не со мной сейчас, а я хочу чтобы была тут, рядом и моя.
Сказать, что я ревную — это значит ничего не сказать. Когда я представляю тебя с другим, как ты смотришь на него, улыбаешься, я готов камни грызть. Во мне живёт только бессильная ярость, всё прочее мертво. И никакие доводы разума не убедят меня в абсурдности таких чувств.
Я вспомнил сейчас тот день, последний день, когда мы были вместе. На столе в моём кабинете стоял букет из осенних листьев, ты собрала их в саду, а впереди была ещё целая ночь. И я сказал себе, что обо всём остальном буду думать позже.
И вот, спустя день и до сих пор, тебя уже нет рядом, остались только мои мысли.
Нет, мне страшен не тот, к кому ты ушла сейчас. Возможно, с тем человеком встреча твоя впереди. Я еще надеюсь, что ты вернёшься ко мне, но должен смириться с твоим светлым ожиданием, готовностью к любви, желанием отдать её… Не мне. Я всегда это знал, оберегал тебя, пока ты ждала. Но я всё знал. Мне было больно от этого знания, от неотвратимости того, что не я — другой возьмет тебя за руку, посмотрит в глаза и с ним, а не со мной ты будешь «только вдвоём».
У меня нет права на ревность к нему, но ревную, и это Ад! Оттого то я бываю несправедлив к тебе и наказываю за то, чего ты не совершала. Не ты делаешь мне больно, но я сам! Хотя и виню тебя. Прости меня!
Я чувствую, как всё катится по наклонной, я срываюсь в пропасть и мне не за что уцепиться. Если бы ты знала, какое холодное оцепенение овладевает мною. Как будто я правда кусок льда, в чём ты меня так часто упрекала.
И ничего нет. Ничего. Пустота и холод внутри.
Зачем я говорю тебе это? Знаешь, пусть я скажу сейчас, пока ты как бы со мной, ведь потом я уже ничего не смогу сказать. Да и времени не будет. Это я тоже знаю.
Ты говорила о Дамокловом Мече, а я не первый день живу под ним. И всё-таки я благодарен судьбе за то, что мы встретились, за то, что вместе. Пока ещё вместе, ведь так? Ты не ушла, не оставила меня, Малыш?
Я благодарен тебе, что ты не скрывала куда и зачем уехала, а сказала, как есть. И я прошу тебя также сказать когда… когда полюбишь и уйдёшь совсем.
Тогда мой мир опустится на дно Океана, как Титаник. И станет потерянной в небытие могилой любви.
Прости мне эти слова, но пусть я скажу их сейчас, пока ты ещё со мной…
Я люблю тебя.
Твой В.»
Виктор писал это не останавливаясь, потом, не перечитывая, запечатал письмо и убрал в стол. Он смертельно устал и не имел силы идти в спальню, ложиться в постель. Уснул не раздеваясь на диване в кабинете.
А на следующий день, рано утром Рита вернулась.
Она была полна впечатлений о Москве, рассказывала Виктору про всё, что там было, про магазины, улицы, про то, как замечательно прошла презентация.
Письмо так и осталось лежать в столе нераспечатанным.
Глава 14
Виктор не мог знать, что думает Рита, что она чувствует, как меняется её отношение к их жизни. В этом не было ничего удивительного, разве в чужие мысли залезешь? Физическая близость никак не влияет на духовную. Но Рита и сама не знала. Она ничего не понимала, что с ними происходит. И запуталась вконец.
Возможно, если бы они говорили друг с другом больше. Чаще. И не о героях книг, а о собственной жизни… Но Рита не любила обсуждать это с Вяземским. Она не любила его манеру превосходства, во всяком случае ей казалось, что Виктор разговаривает всегда с высоты своего опыта, возраста. Считает её дурочкой.
Это не сразу стало понятно. Сначала ей понравилось, что он, такой взрослый и серьезный, обратил на неё внимание. Подошел. Ну, может быть, все случайно вышло, в автобусе оказались рядом в час пик. Не стал бы он специально лезть за ней в такую давку. Вяземский не такой. Рита и сама не могла понять, а что она-то думает. Все слишком быстро произошло в тот вечер. Виктор её сразу поцеловал. И если бы он потом остался с ней, поднялся бы в квартиру и вот это все, как было с Сашкой. Тот бы без долгих разговоров и сразу в койку. Сволочь, сделал ребенка, потом погнал на аборт. А обещал жениться.
Дома мать с отцом, сестра младшая. Работа гадкая, в конторе сидеть, бумаги с места на место перекладывать. Шеф плешивый, с масляным вглядом, все время норовит дотронуться. Если разговаривает, обязательно лапнет за руку или за коленку. Рита ненавидела его. В конце каждой рабочей недели давала себе слово, что уйдет, но в понедельник вставала по будильнику и опять тащилась в контору. “Ваш новый взгляд на мир” — установка и ремонт окон. Разве она этого хотела, когда на журфаке училась? Нет, она мечтала о своем журнале. Ну, или о большом толстом ежемесячном, стать штатным спецкором, чтобы писать туда статьи умные. Не светскую хронику, а что-то серьезное. А потом добиться известности, брать интервью у знаменитостей, как Познер.
Ничего этого не случилось. Сразу после журфака — газетенка невзрачная, нищенская зарплата, осуждение матери. А потом Сашка. Она за ним так бегала! Познакомились в конторе, он с жалобой пришел, что окна ему плохо установили. Ругался. Рита под раздачу попала, он прямо коршуном налетел. Наорал, до слез довел. На следующий день заявился с шоколадкой. Извинился. После работы подождал, пригласил в ресторан, на машине был, на Лексусе. После ресторана к себе зазвал, и там сразу все и вышло.
Рита стала у него жить. Вроде и ничего, в постели правда через раз. Стоял у Сашки плохо, он говорил, что это от нервов, что его девушка бросила, ушла с другом. Он про это любил Рите рассказывать. Она, конечно, понимала, что с ней Сашка сошелся назло той, бывшей, которая бросила. Он бывало ей и звонил, и в сети писал. Но Рите говорил, что это просто дружба у них осталась, а отношений уже нет. Все отношения теперь будут с Ритой.
Она себя уговаривала и, в конечном счете, верила. Было и хорошее, она занималась Сашкиным домом — жил её любовник в большой квартире на Петроградской стороне. Не то что Рита с семьей в девятиэтажке на Ленинском проспекте. Тесно было дома, еще сестра Алинка капризная, родители с ней носятся, а Риты как будто и нет. Взрослая. Старшая.