В действительности Модильяни и сам часто плохо питался, правда в основном из-за того, что предпочитал пить.
Однажды, в галерее Боргезе, в Риме, я расписалась на зеркале.
Я сделала это в одной из женских уборных, помадой.
Подписывала я образ самой себя, естественно.
Однако если бы это видел кто-нибудь еще, то моя подпись располагалась бы под изображением другого человека.
Разумеется, я бы его не подписала, если бы на него смотрел кто-нибудь еще.
Хотя на самом деле я подписалась именем Джотто.
Кстати, в этом доме только одно зеркало.
То, что отражает это зеркало, — тоже образ меня самой, конечно же.
Хотя, если честно, то время от времени оно также отражает и образ моей матери.
Происходит это так, что я бросаю взгляд в зеркало и какое-то мгновение вижу мою мать, которая смотрит на меня.
Естественно, я вижу и себя тоже, в тот же самый момент.
Иными словами, все, что я в действительности вижу, это образ моей матери в моем собственном.
Я предполагаю, что такая иллюзия вполне заурядна и приходит с возрастом.
Точнее говоря, это даже не иллюзия, ведь наследственность есть наследственность.
Тем не менее это нечто такое, что может заставить задуматься.
Пусть даже теперь я вдруг осознала, что я, возможно, почти так же стара сейчас, как моя мать была тогда.
Моей матери было только пятьдесят восемь.
Хотя ей было ровно пятьдесят, когда я нарисовала ее портрет.
Я сделала в подарок на ее день рождения.
Хотя я редко писала портреты.
Были, впрочем, времена, когда я жалела, что так и не написала портрет Симона.
А бывало, я думала, что не хочу видеть подобное напоминание.
И, возможно, это было на годовщину их свадьбы, когда я нарисовала портреты отца и матери.
На самом деле это было тридцатилетие со дня свадьбы.
Я написала оба портрета со слайдов, чтобы подарок оказался сюрпризом.
Что пришлось сделать, так это повесить в студии брезент, чтобы затенить угол, в котором я могла бы использовать проектор.
В общем и целом я, пожалуй, тратила больше времени, бродя в потемках, чем рисуя картину.
Честно говоря, больше всего времени я тратила, просто сидя, причем всякий раз, когда рисовала.
Время от времени можно сидеть бесконечно, прежде чем встанешь, чтобы добавить единственный мазок на холст.
Известно, что Леонардо проделывал полпути до Милана, дабы добавить такой мазок к «Тайной вечери», хотя кто угодно решил бы, что она уже закончена.
Однако же это не спасло «Тайную вечерю», которая была испорчена еще при жизни Леонардо из-за глупого эксперимента, поставленного им с масляной темперой на штукатурке.
В известном смысле можно даже сказать, что «Тайная вечеря» начала разрушаться уже тогда, когда ее создавали.
Мысль об этом почему-то всегда печалила меня.
Кроме того, меня часто удивляло, что столь многие люди, похоже, не знали, что «Тайная вечеря» изображает ужин в честь Песаха.
В любом случае я не остановилась в Милане на пути из Венеции в Савону.
Если уж на то пошло, я вряд ли намеревалась останавливаться в Савоне.
Набережная не выдержала. Понятия не имею, как долго она разрушалась, прежде чем я добралась туда.
Леонардо писал в своих тетрадях задом наперед, справа налево, чтобы их можно было прочесть только в зеркальном отражении.
В некотором смысле образ тетрадей Леонардо был бы более реальным, чем сами тетради.
Леонардо также был левшой. И вегетарианцем. И незаконнорожденным.
Те слайды моей матери и отца, по-видимому, до сих пор существуют.
По-видимому, старые слайды Симона тоже все еще существуют.
Пожалуй, есть некая ирония в том, что я знаю так много о Леонардо, но не знаю, сохранились ли слайды с моими матерью и отцом или моим маленьким мальчиком.
А если сохранились, то где.
Незапамятные времена.
У меня, конечно, есть фотографии Саймона. Некоторое время одна из них стояла в рамке на столике рядом с моей кроватью.
Но совершенно неожиданно я чувствую, что больше не хочу все это печатать, пока что.
Я не печатала, наверное, часа три.
Вообще-то все, что я собиралась сделать, это сходить к роднику за водой. Но наполнив кувшин, я решила прогуляться до города.
Этот кувшин — на самом деле стеклянная банка. По дороге домой я забыла, что оставила ее, и поэтому мне снова придется выйти.
Это не тяжело. К тому же там дует игривый ветерок.
В городе я смотрела на яхтенные причалы.
Будучи там, я также поняла, что, без сомнения, существует объяснение тому, почему столь многие люди забывают, что «Тайная вечеря» изображает Песах.