Ну, то есть говорят, что там похоронен Ахиллес.
Все равно я нахожу удивительным, что юноши умирали там на войне давным-давно и потом умирали в том же самом месте три тысячи лет спустя.
Но, как бы то ни было, я передумала пересекать Геллеспонт. Под которым я имею в виду Дарданеллы. Вместо этого я выбрала моторный баркас и отправилась в сторону греческих островов и Афин.
Даже имея всего лишь вырванную из атласа страницу вместо морских карт, я не спеша добралась до Греции за два дня. Многое об этой древней войне явно сильно преувеличено.
И все-таки некоторые вещи могут тронуть до глубины души.
Например, когда днем или двумя позже я увидела Парфенон в лучах заходящего солнца.
Думаю, что как раз в ту зиму я жила в Лувре. Жгла артефакты и картинные рамы, чтобы согреться, в зале с плохой вентиляцией.
Но затем, с первыми оттепелями, меняя машины, когда заканчивался бензин, я устремилась обратно, через центральную Россию, чтобы вернуться домой.
Все это, бесспорно, происходило, хотя и, как я говорю, давно. И несмотря на то, что, как я уже сказала, я могла быть безумна.
Впрочем, я вовсе не уверена, что была безумна, когда ехала в Мексику, перед этим.
Возможно, перед этим. Чтобы навестить могилу ребенка, которого я потеряла еще раньше, по имени Адам.
Почему я написала, что его звали Адам?
Саймон — так звали моего мальчика.
Незапамятные времена. В том смысле, что человек может на мгновение забыть имя своего единственного ребенка, которому теперь было бы тридцать?
Едва ли тридцать. Скажем, двадцать шесть или двадцать семь.
То есть мне пятьдесят?
Есть только одно зеркало, здесь, в доме на пляже. Пожалуй, что пятьдесят, судя по зеркалу.
Мои руки говорят о том же. Заметно по тыльной стороне ладоней.
Однако же у меня пока бывают менструации. Нерегулярно, и порой длятся неделями, а потом не наступают так долго, что я о них вовсе забываю.
Быть может, мне не больше сорока семи или сорока восьми. Уверена, что когда-то я пыталась отсчитывать месяцы или, по крайней мере, сезоны уж точно. Но я уже даже не помню, когда именно осознала, что давно сбилась со счета.
Но кажется, мне должно было вот-вот исполниться сорок, когда все это началось.
Те послания я писала белой краской. Огромными печатными буквами, на перекрестках, где их увидел бы любой прохожий.
Я жгла артефакты и некоторые другие предметы, когда жила в Метрополитен-музее, тоже, естественно.
Да, огонь там горел постоянно, зимой.
Тот костер отличался от костра в Лувре. В Метрополитен я разожгла костер в огромном зале, там, где все входят и выходят.
Вообще-то я даже соорудила над ним высокую жестяную трубу. Так, чтобы дым поднимался прямо к стеклянной крыше.
Что мне пришлось сделать, так это прострелить отверстия в стеклах, после того как я построила трубу.
Это я сделала при помощи пистолета, очень аккуратно, под углом, с одного из балконов, чтобы дым выходил, а дождь не попадал.
Дождь все равно попадал. Хотя и немного.
Ну, со временем он начал попадать и через другие окна, когда те разбились сами по себе. Или из-за погоды.
Окна до сих пор разбиваются. Несколько разбиты здесь, в этом доме.
Сейчас, однако, лето. Да и против дождя я не возражаю.
Со второго этажа можно увидеть океан. Здесь внизу дюны, которые загораживают вид.
Вообще-то это мой второй дом на этом пляже. Первый я сожгла дотла. Я до сих пор не уверена, как это случилось, хотя, возможно, я готовила еду. Я ненадолго отошла к дюнам помочиться, а когда обернулась, все уже пылало.
Эти пляжные дома все деревянные, конечно. Я могла лишь сидеть среди дюн и смотреть, как он горит. Он горел всю ночь.
Я до сих пор замечаю сгоревший дом по утрам, когда гуляю по пляжу.
То есть, само собой, я замечаю не дом. Я замечаю то, что осталось от дома.
Однако все равно человек склонен думать о доме как о доме, даже если от него не очень много осталось.
Что же до нынешнего, то он, между прочим, держится весьма неплохо. Грядущие снега будут третьими по счету, если не ошибаюсь.
Вероятно, мне следует составить список мест, где я побывала, хотя бы к собственному сведению. То есть начиная с моего старенького лофта в Сохо, еще до Метрополитен-музея. И моих путешествий затем.
Хотя, признаюсь, сейчас я многие из них уже тоже не вспомню.
Зато я помню, как сидела однажды утром в автомобиле с правым рулем и наблюдала, как Стрэт- форд-на-Эйвоне утопает в снегу, что наверняка редкость.
Ну и еще однажды той же зимой меня едва не сбила машина без водителя, которая катилась по склону холма около Хемстедской пустоши.