Что я сделала, так это расплескала бензин по старой комнате Саймона.
Почти все оставшееся утро я могла наблюдать, как дым поднимается и поднимается, в зеркале заднего вида.
Теперь у меня два огромных камина. Здесь, в доме у моря, я имею в виду. А в кухне — антикварная пузатая печка.
Я очень полюбила эту печку.
Саймону было семь, между прочим.
Неподалеку растет множество ягод. А в нескольких минутах ходьбы за моим ручьем есть разные овощи, в полях, которые раньше возделывались, но теперь, конечно, заросли сорняками.
За окном, у которого я сижу, ветерок шуршит тысячами листьев. Лучи солнца пробиваются сквозь деревья мозаикой ярких пятен.
Цветы здесь тоже растут, в чрезвычайном изобилии.
Такой день вообще-то просит музыки, однако включить ее у меня нет возможности.
Годами, где бы я ни находилась, я обычно как-то умудрялась ее слушать. Но когда я начала избавляться от устройств, пришлось расстаться и с музыкой.
Багаж — вот, в сущности, от чего я избавлялась. То есть от вещей.
Однако время от времени человек слышит музыку в своей голове.
Ну, во всяком случае, хотя бы фрагмент чего- нибудь. Скажем, Антонио Вивальди. Или песню Джоан Баэз.
Не так давно я даже услышала пассаж из оперы «Троянцы» Берлиоза.
Когда я говорю «услышала», я выражаюсь фигурально конечно же.
Тем не менее, возможно, багаж все-таки есть, хотя я и считала, что оставила его позади.
Своего рода багаж. Тот, что остается в голове, в смысле остатки того, что знал раньше.
Например, дни рождения таких людей, как Пабло Пикассо или Джексон Поллок, которые я наверняка все еще могла бы назвать, если бы захотела.
Или телефонные номера, с тех давних лет.
Вообще-то телефон есть прямо здесь, всего в трех или четырех шагах от меня.
Естественно, я говорила о номерах телефонов, которые работают.
На самом деле есть второй телефон наверху, у подоконника с подушками, сидя на котором я наблюдаю, как заходит солнце, почти каждый вечер.
Подушки, как чуть ли ни всё здесь, на пляже, пахнут плесенью. Даже в самые жаркие дни чувствуется сырость.
Книги от нее приходят в негодность.
Книги — тоже багаж, от которого я избавилась, между прочим. Пусть даже в этом доме осталось еще много тех, что были здесь, когда я поселилась.
Стоит, пожалуй, отметить, что в доме восемь комнат, хотя я пользуюсь только двумя или тремя.
Вообще-то я читала время от времени все эти годы. Особенно когда я была не в себе, я читала довольно много.
В одну из зим я прочла почти все древнегреческие пьесы. Больше того, я прочла их вслух. И при этом, заканчивая читать страницу с обратной стороны, я вырывала ее из книги и бросала в огонь.
Эсхил, Софокл, Еврипид — всех их я превратила в дым.
В известном смысле так это можно себе представить.
В другом же смысле можно утверждать, что так я поступила с Еленой, Клитемнестрой и Электрой.
Хоть убейте, я понятия не имею, зачем я это делала.
Если бы я понимала зачем, то явно не была бы сумасшедшей.
Если бы я не была сумасшедшей, то явно не стала бы этого делать вовсе.
Я не вполне уверена в том, что последние два предложения имеют особый смысл.
В любом случае я не помню, где конкретно находилась, когда читала эти пьесы и жгла страницы.
Возможно, это было после посещения древней Трои, которая как раз и могла навести меня на мысль о пьесах.
Или это чтение пьес навело меня на мыль о том, чтобы посетить древнюю Трою?
Оно действительно развивалось, это безумие.
Не факт, однако, что я была безумна, когда поехала в Мексику. Несомненно, не только сумасшедший может решить навестить могилу своего малыша.
Но я точно была безумна, когда проехала всю Аляску до Нома, а затем направила лодку через Берингов пролив.
Пусть даже я и разыскала карты на этот раз.
Да и с лодками уже была знакома. Но все равно.
Однако после этого я, как ни парадоксально, устремилась на запад через всю Россию почти совсем без карт. Выезжая с солнцем за спиной каждое утро и ожидая, что оно после полудня появится впереди, просто следуя за ним.
Размышляя в дороге о Федоре Достоевском.
Честно говоря, я глядела в оба, высматривая Родиона Романовича Раскольникова.
Останавливалась ли я в Эрмитаже? Почему я не помню, останавливалась ли я в Москве вообще?
Что ж, вполне возможно, что я проехала мимо Москвы, совершенно не отдавая себе в этом отчета, ведь я совсем не говорю по-русски.
То есть я имею в виду, что и не читаю по-русски, разумеется.
И зачем я написала ту претенциозную строку о Достоевском, если сейчас не имею понятия, задумывалась ли я о нем хоть на мгновение?