София схватила повод и оглоблю обеими руками, наклонилась вперед и закричала на лошадей что есть силы, так чтобы ее крик попал прямо в их вздрагивающие уши.
— Тпру! Эй вы, пара робких пони с капризными задницами! Остановитесь, пусть будут прокляты и поруганы ваши разгоряченные шкуры! Остановитесь!
Лошади прислушались, и их уши прянули назад. Они поняли ее и начали сбавлять темп. К удивлению Софии, то же самое сделали и все остальные лошади в конюшнях. Конюхи, выбежавшие к другим упряжкам ошеломленно остановились на своем пути. Блуждавшие во тьме группы партии римлян и древних бриттов отступили назад, к стенам. В искривленной линии экипажей головы повернулись, когда отборные сассекские ругательства разнеслись по величественному зданию.
Она снова закричала, ее слова звонким эхом отскакивали от стен, продолжая приводить в изумление окружающих.
— Дьявольское отродье, остановитесь, вы, бессловесные проклятые мулы!
И они остановились, так резко, что она чуть не упала через главную оглоблю прямо под копыта. Шеи ее лошадей были натянуты, бока вздымались, они остановились как раз на расстоянии нескольких шагов от другой колесницы, запряженной черными лошадьми. Потерявшая дар речи теперь, София обнаружила, что смотрит в выпученные глаза лорда Горли.
Позади нее со стороны пагоды послышался рев голосов. Ближайший грум прыгнул на спину одной из ее дрожащих серых лошадей. Справа к ней подошел ее возничий, хромающий между экипажами, одна сторона его лица была залита кровью. В мгновенье ока лорд Горли оказался на земле в припадке ярости:
— Прочь с моих глаз! — завопил он и бросился на него с проворством, которое не соответствовало его возрасту. Раненый грум колебался только мгновение, прежде чем отступить и убежать в нишу.
Лорд Горли повернулся, чтобы подойти к колеснице Софии, но принц-регент оказался там раньше. Его лицо было бледным, и он настолько тяжело дышал, что его высокий воротник врезался ему во второй подбородок, раздувая толстые щеки. Кругом царила жуткая паника.
— Моя дорогая леди, — он почти рыдал. — Моя дорогая леди. Как мог я позволить случиться этому с вами? — Он вытянул свои руки в мольбе, чтобы помочь ей спуститься.
Каким-то образом София смогла взять себя в руки. Она немного помедлила, глядя на него сверху вниз. Ее взгляд, несмотря на перенесенные потрясения, был полон чувства собственного достоинства и даже какого-то величественного спокойствия, что вызвало у принца восхищение.
— Скажите мне, что вы не ранены, — умолял он. — Ужас! Я едва могу говорить. Позвольте мне возместить ущерб. Просите все, что угодно, все, что угодно.
Неожиданно ей в голову пришла одна мысль. Она пришла на это страшное мероприятие с определенной целью, и теперь, пока принц был в ее власти, пришло время осуществить ее.
София выдержала его взгляд.
— Я хочу знать имя главы английской разведки.
Принц перестал дышать, и гримаса неверия исказила его черты. Затем, преодолев себя, он выговорил со стоном:
— Полковник сэр Генри Хардинг. Но зачем вам это, скажите ради всего святого?
— И где его можно найти?
Он посмотрел на нее сумасшедшими глазами и выдохнул:
— Брюссель. — И затем: — Леди Гамильтон, я умоляю вас спуститься.
София сошла с колесницы, ноги ее дрожали, но она старалась быть сильной, чтобы терпеть его раскаивающуюся помощь, справиться с реакцией лорда и леди Горли и противостоять потрясенным и алчным лицам всех тех, кто только что стал свидетелем самой скандальной и катастрофической фантасмагории, которая когда-либо была инсценирована.
Себастьян решил, что он должен навестить миссис Гоулдинг. Ему показалось, что, несмотря на ее холодность, когда они встретились, она захочет вновь увидеть его. Проблема заключалась в том, что он намеревался уехать из Брайтона рано утром следующего дня с Софией Гамильтон, поэтому, теоретически, его не будет в городе до начала времени нанесения визитов. Себастьян мог передать свою карточку в ее апартаменты на следующий день, но если он сам не появится, это будет воспринято как неуважение. Лучшим вариантом было нанести вечерний визит. Его не смогут принять, если у нее не будет компании, — Румбольдов, например, — но он мог, по крайней мере, оставить записку, объясняющую его скорый отъезд.