Нет человека, которого не захватывал бы вид всепожирающего пламени, и все же в вулкане нас скорее привлекает не разрушительная сила, а небрежение законами гравитации, обязательными для всякой неорганической структуры. Растительный мир радует нас стремлением вверх. За это мы любим деревья. Может быть, в вулкане, как в балете, нас привлекает элевация? Ах, как высоко взлетают полурасплавленные камни, как они парят над грибовидным облаком. С каким упоением гора бросает сама себя в воздух, чтобы, подобно танцовщику, непременно опуститься, и не просто опуститься — упасть прямо на нас. Но сначала она поднимается, летит вверх. Потом зависает — и устремляется вниз. Вниз.
3
Лето. По случайному совпадению 24 августа, годовщина страшного извержения 79 года. Погода: вязкая влажность, полно мух. В воздухе — серная вонь. Высокие окна распахнуты на залив. В дворцовом саду поют птицы. На вершине горы покачивается изящная колонна дыма.
Король — на стульчаке, панталоны спущены к лодыжкам. Король морщится от натуги, он — постамент с клокочущим основанием. Ему всего двадцать четыре, но он — жирный, жирный. Живот в растяжках, совсем как у королевы (шесть из семнадцати ее беременностей завершились родами). Король на огромном фарфоровом chaise percée[3] раскачивается из стороны в сторону. За трапезой, начавшейся двумя часами ранее, он жадными лапами переправил с ломящегося яствами стола себе в утробу свинину, и макароны, и мясо дикого кабана, и цветочки цуккини, и шербет. Он плевался вином в любимого камердинера и кидался хлебными шариками в старого несговорчивого премьер-министра. Кавалер, который и без подобных отвлекающих происшествий ел крайне умеренно, начинал уже ощущать тяжесть в желудке. Внезапно король объявил, что, насладившись великолепной пищей, рассчитывает насладиться столь же великолепным опорожнением кишечника, и выразил желание, чтобы при этом присутствовал один из самых почетных гостей, собравшихся за столом, его дорогой друг и любимый сопровождающий во время охоты, британский полномочный министр.
Ох, ох, мой бедный животик! — (Стоны, испускание газов, вздохи.)
Кавалер, потея в полном придворном облачении со звездой и красной лентой, стоит у стены и сжатым ртом вдыхает испорченный воздух. Могло быть и хуже, думает Кавалер, — мысль, которая так часто утешает его. На сей раз имеется в виду, что у короля мог бы случиться и понос.
Сейчас уже выйдет, сейчас!
Король играет испорченного мальчишку, он намеренно гадок, он хочет шокировать. Английский рыцарь играет невозмутимого аристократа — не реагирует, скрывает свои эмоции. Было бы эффектнее, мелькает в голове Кавалера, если бы я не потел так же сильно, как он.
Нет, не получается! Не получается! Не могу! Ну что же делать?
Возможно, вашему величеству удастся откликнуться на зов природы в одиночестве.
Ненавижу одиночество!
Кавалер, смаргивая капельки пота, скатывающиеся по надбровным дугам, задумывается: возможно, все это — одна из омерзительных королевских шуточек?
Может быть, еда была нехорошая, — говорит король. — А я был уверен, что еда хорошая. Как такая вкусная еда могла быть нехорошая?
Еда была очень вкусная, — говорит Кавалер.
Расскажи какую-нибудь историю, — просит король.
Историю, — повторяет Кавалер.
(Придворный — тот, кто в ответ на сказанное повторяет последние слова или фразу.)
Да, расскажи по шоколадную гору. Огромную гору, всю из шоколада. Вот куда бы я с удовольствием залез.
Жила-была гора, черная как ночь.
Как шоколад!
А внутри все белое, и пещеры, и переходы, и…
Внутри было холодно, — прерывает король. — Если жарко, шоколад будет таять.
Холодно, — соглашается Кавалер, промокая лоб шелковым платком, пропитанным эссенцией туберозы.
Там внутри город? Свой мир?
Да.
Мир, только маленький. Как уютно. Мне не надо бы столько слуг. Вот бы здорово иметь такой маленький мирок с людишками, тоже маленькими, — они бы делали все, что я прикажу.
Но ведь и сейчас так, — замечает Кавалер.
Не так, — протестует король. — Ты же знаешь, как мною командует королева, и Тануччи, и вообще все, кроме тебя, мой дорогой, дорогой друг. Мне нужен шоколадный мир! Вот что мне нужно! Чтобы все, как я хочу. И чтобы женщины, когда захочу. И пусть они тоже будут шоколадные, я буду их есть. Ты когда-нибудь думал о том, каково это — есть людей?