Ее спутница подалась вперед и что-то прошептала, указывая на часы. Я подумала о себе в ранней юности, когда поклялась, что не буду похожа на мою чересчур осмотрительную мать. Что увидит во мне моя дочь, если захочет всеми правдами и неправдами не быть похожей на меня? Мне не хотелось знать.
– Она напоминает мне, что скоро нам нужно уйти, – сказала Ирен и взяла перчатки, брошенные на стол. Она наклонилась ко мне и прошептала так, чтобы услышать ее могла только я: – Больше всего я боюсь, что меня будут помнить только как любовницу и натурщицу Пикассо, а не из-за моих работ. Вы поможете мне в этом?
– Помогу, – заверила я.
– Эта картина, «Влюбленные»… Вы знаете, что она написана с меня? Он обещал ее мне, но так и не прислал. Где она? Я не знаю, а он не говорит.
Я помедлила, не желая быть гонцом с дурной вестью, но Ирен казалась мне женщиной, способной выдержать суровую правду.
– Он продал ее американке, сестре Сары Мерфи. А потом она перепродала ее американскому коллекционеру Дейлу Честеру.
В «Современном искусстве» вышла небольшая заметка, посвященная этой продаже и написанная самим Дэвидом Ридом.
Ирен пораженно отпрянула.
– В Америку… Значит, она даже не здесь, не во Франции?
Она рассерженно фыркнула и хлопнула ладонью по столу, заставив официанта посмотреть на нас с тревогой.
– Вот негодяй! – произнесла Ирен и добавила несколько непонятных слов, которые Таша не стала переводить.
– Мне очень жаль, – сказала я.
Я испытала мимолетное сочувствие к этой женщине. Оно было смешано с гневом и раздражением по отношению к мужчине, который был любовником моей матери. Она была права, что ушла от него – независимо от причины. Он не был человеком, который мог бы обеспечить счастливую и надежную жизнь ей и ее ребенку. Он не смог бы гарантировать ей безопасность – во всяком случае, в долгосрочной перспективе; чтобы восемнадцатилетняя девушка со шрамами от полицейской дубинки и семьей, к которой не могла вернуться, чувствовала себя спокойно. Он был повесой и негодяем, как выразилась Ирен. Но женщины обожали его, хотя если бы они сохраняли хоть каплю здравомыслия, то сторонились бы его.
У меня было ощущение, что с этой новой женщиной по имени Жаклин у него все сложится по-другому. Он был старше, а она, вероятно, – еще более непреклонной, чем его предыдущие любовницы. Она останется с ним – к лучшему или худшему.
– Моя мать вышла за Гарри Олсена, – обратилась я к Ирен в попытке сменить тему. – Вскоре после романа с Пикассо.
Она проглотила наживку и заметно успокоилась.
– Гарри? Кажется, я знала этого человека. Он продавал кисти, не так ли?
– Офисные принадлежности.
Ирен забыла о своем гневе на Пикассо, понимающе улыбнулась и взяла меня за руку.
– Да. И он был здесь, в Париже, тем летом, когда ваша мать уехала из Антиба. Почему он оказался в Париже? Я не помню, но сюда приезжали американцы: эта Сара Мерфи, ваша знакомая, и множество других. Он славно проводил время в Париже до возвращения в Нью-Йорк. Однажды вечером, когда я была в кабаре «Проворный кролик»[58], моя подруга привела Гарри к нашему столику. Ах, Гарри, лопоухий и необычайно застенчивый! Он не сводил глаз с девушки, которая разносила сигареты. В кабаре любили набирать иностранок: они соглашались работать за гроши. – Ирена стряхнула пепел в переполненную пепельницу и закрыла глаза, вспоминая. – Эта девушка была очень юной и напуганной. И не зря. Заведение пользовалось популярностью у творческих людей, но также среди воров и сутенеров. А эта девушка выглядела так, словно была готова упасть в обморок от слишком сурового взгляда. Я подумала: «Вот хорошая девочка, у которой выдалось трудное время». А потом поняла, что это та самая служанка из гостиницы в Антибе, на которую положил глаз Пабло. Я не знала, что она была его любовницей. Но зачем притворяться, будто ревнуешь к мужчине, которым нельзя обладать? Думаю, если бы я и знала, это бы не особенно расстроило меня. Я подозвала ее и усадила за стол. Мы с подругой познакомили ее с Гарри. Тот купил ей выпивку, но она не стала пить.
Еще одна история, которую я никогда не слышала от матери… Было трудно принять этот новый образ моих будущих родителей: моя мать – напуганная разносчица сигарет, а отец – беспечный гуляка в парижском ночном клубе. Но я получила еще один фрагмент головоломки: узнала, каким образом моя мать попала в Америку.
58
Знаменитый ночной клуб и кабаре на Монмартре, где начинающие поэты и барды читали стихи и исполняли песни с конца XIX века. (