Он остался на выходные, и мы проводили долгие дни в постели, обсуждая планы и мечты, но потом ему все же пришлось вернуться в отель. Мы сошлись на том, что какое-то время он будет ездить туда и обратно, по возможности оставаясь в моей квартире и при необходимости возвращаясь к себе.
Когда я получила замечания Рида к моей статье и стала работать над новой версией, это можно было делать где угодно. Но сначала мы съездили в Национальную галерею в Вашингтоне, где я своими глазами увидела картину Пикассо «Влюбленные», написанную летом 1923 года.
Сначала картина была продана самим Пикассо, без посредника, Хойти Уиборг – сестре Сары Мерфи – лишь через несколько месяцев после завершения работы над ней. Хойти перепродала ее богатому коллекционеру, который затем преподнес полотно в дар Национальной галерее. Я гадала, мог ли Пикассо продать картину в приступе раздражения, чтобы избавиться от воспоминаний о Саре после того, как она покончила с их романом. Он сказал Ирен, что она послужила прообразом для этой работы, но теперь, глядя на «Влюбленных», я думала о том, что Пикассо воспользовался образом нежных любовников для выражения своих чувств сразу к нескольким женщинам, а не к одной.
– Она похожа на тебя, – прошептал Джек, обняв меня за плечи.
– Нет, – сказала я. – Это моя мать, Анна-Мартина.
Я стала толстой, неуклюжей, плаксивой и слишком чувствительной. Мне хотелось, чтобы мать была рядом. Беременность оказалась нелегкой. Тошнота по утрам только усиливалась, как и ломота в суставах, и мне какое-то время было трудно удержать в себе любую пищу. Я скорее теряла, чем набирала вес. Джек кормил меня молочными коктейлями из нового блендера, купленного для его кухни в отеле, массировал мою ноющую спину и распухшие ноги.
Мы проводили часы в полной тишине, просто обнимая друг друга, исполненные благоговейного страха перед будущим, которое нашло нас. Никто из нас не предвидел такого будущего, но оно наступило, и я чувствовала себя огромной, как дом для ребенка от мужчины, о котором ничего не знала еще несколько месяцев назад. А Джек беспокоился о будущем, о деньгах, об электропроводке в отеле, о разболтанной лестничной ступеньке, которую следовало заменить, о выщербленных перилах: «Что, если она упадет? Что, если она будет жевать старые обои? Что, если…»
Мы поочередно утешали и подбадривали друг друга, иногда смеялись, а иногда искали маршрут для отступления, которым все равно не стали бы пользоваться. Вместе. Мы вместе, и скоро у нас появится ребенок.
Сара, которая возилась со своим маленьким внуком, прислала мне одеяло для новорожденного и книгу доктора Спока об уходе за малышом. Однажды она посетила отель, вместо того чтобы пригласить меня к себе, и забросала меня вопросами о встрече с Пикассо, его студии керамики, которую она никогда не видела, и о Жаклин.
Я находилась в нашей общей с Джеком комнате и еще не встала с постели, так что при появлении Сары мое одеяло было усеяно скомканными листами и хлебными крошками.
– Какая вы огромная! – сказала она. – Это может случиться в любой день, да?
Я показала ей игрушечную лошадку, подаренную Пикассо, – амулет, который он хранил все эти годы.
– Он помнит! – с довольным видом сказала Сара. – Наша вечеринка на барже, когда у меня не было цветов… Я купила на рынке игрушки для украшения стола. А ваша мать, Анна? Он помнит о ней?
– Да. Когда он впервые увидел меня, то назвал Анной. Но я не сказала ему, что она была беременна, когда уехала из Антиба. Он не дал мне такой возможности.
Сара задумчиво сложила руки на коленях, наблюдая за мной своими большими голубыми глазами.
– Значит, он не знает… насчет вас.
– Мне кажется, знает. Что-то было в его лице, когда он увидел меня впервые. Но, полагаю, это уже не имеет для него значения.
– Ну да. Типичный Пабло! – Она вернула мне лошадку и вскоре после этого ушла со словами о том, что не хочет меня утомлять.
Наши беседы естественным образом сошли на нет, и больше мы не общались. Нам обеим нужно было думать о будущем, а не о прошлом. Какой бы вред Сара ни причинила Анне, теперь все было излечено временем и правдой. Между нами наступил мир.
В приступе сентиментальности я снова написала Пикассо – просто чтобы посмотреть, выйдет ли из этого что-то. Письмо вернулось ко мне нераспечатанным, и я представила, как Жаклин стоит у двери студии в Валларисе и перехватывает корреспонденцию, решая, что он должен или не должен видеть.
Все эти месяцы ожидания Джек был вне себя от радости и беспокойства. Он говорил, что мы поженимся сразу же после того, как придут документы о его разводе. Так или иначе, меня это не волновало. Мы были вместе, и скоро у нас родится ребенок. Казалось, этого достаточно, но он хотел сделать все правильно: с кольцами, супружескими обетами и всем остальным.