Премьера балета имела огромный успех. На следующий день его восхваляли в газетах парижские художники, артисты и интеллектуалы под дружные жалобы буржуазии, что всегда было хорошим предзнаменованием. Этот успех был омрачен единственным инцидентом – появлением растрепанного худого мужчины с плакатом «Еда, а не опера». Он стоял перед входом в театр, обливая входящих презрением, пока двое жандармов не увели его прочь.
– А вы можете устроить вечеринку! – крикнул нам Дягилев, когда ликующие зрители вынесли маэстро на улицу вечером после премьеры. Он не видел ни протестующего, ни полицейских, грубо утащивших беднягу в участок.
У нас с Джеральдом уже сложилась репутация организаторов лучших вечеринок в богемных кругах Парижа. Артисты нуждались в разрядке после напряжения. Им требовались еда, разговоры и коктейли. Война закончилась, но воспоминания о страхе, тяготах и смерти друзей никуда не делись, поэтому вечеринки помогали нам возвращать то ощущение нормальной жизни, которое питает любое творчество. Я гордилась своей репутацией – тем, как люди получают удовольствие, располагаясь на матрасах вместо роскошных диванов и свободно беседуя обо всем – от рецептов мясного рагу с бобами до греческих философов. Мне нравилось, как они клали ноги на коробки вместо столов и оставляли яблочные огрызки в пепельницах. Я обустроила жизнь, которая разительно отличалась от стесненных и напыщенных дней моего девичества на Лонг-Айленде.
То, что мы с Джеральдом имели доход от моей семьи и получали больше денег, чем многие наши друзья, было важной частью нашей привлекательности в парижском обществе. Я это знала и не возражала. Мы имели то, в чем нуждались другие, и, когда могли, делились и давали взаймы.
Для дягилевского празднества я решила, что вместо аренды одной из обычных площадок – бального зала в «Рице» или паркового павильона нужно устроить вечеринку на воде: мы арендуем баржу на Сене, и это будет незабываемая вечеринка. Уж я позабочусь, чтобы все прошло наилучшим образом!
Утром в воскресенье рассвет над Сеной был лазурным с золотистыми проблесками. Мы рано покинули квартиру и поспешили на арендованную баржу, чтобы начать приготовления. Пустые воскресные улицы Парижа запоздало напомнили о моей ошибке.
– Сегодня воскресенье, и цветочный рынок не работает… – сказала я Джеральду.
Я сидела на складном стуле, обхватив голову руками. Одна из десятков плавучих прачечных[28], работавших на Сене, промелькнула за бортом, и баржа легко закачалась на волнах.
– Как можно устроить вечеринку без цветов?
Это казалось немыслимым! Что подумают Дягилев, его танцовщицы, музыканты и художники, оформлявшие декорации, о вечеринке, где нет никаких украшений?
Счастье – это не большие вещи в жизни, а мелкие подробности: непокорный вихор на макушке младенца, дыхание твоего мужа в темноте, девственная белизна свежей скатерти. Цветы на столе.
Джеральд с утра находился в приподнятом настроении. Нам предстояла величайшая парижская вечеринка, и мир был новым и блестящим, как рождественская игрушка.
– Почему бы не купить птиц и не расставить клетки на столах? – предложил он.
Нет. Для меня была невыносима мысль о живых существах в клетке.
– Ты что-нибудь придумаешь! – Джеральд отложил молоток, которым приколачивал лавровые венки к стенам баржи, и обнял жену. Триумфальные лавры.
Было уже жарко, и когда над водой повеяло ветерком, немного освежившим нас, я ощутила этот перепад температуры. Вдалеке поднимались квадратные башни Нотр-Дама. Наверху клочковатые облака уплывали на запад, в сторону площади Бастилии.
Джеральд был счастлив, поэтому меня почти ничего больше не беспокоило, кроме цветов. Тем не менее оставалась тень какого-то предчувствия, мелькавшая на грани восприятия и ожидавшая проявления между Джеральдом и мною. Неужели все жены беспокоятся об этом? Как бы сильно я ни любила Джеральда, как бы хорошо я его ни знала (или так мне казалось), какая-то часть моего мужа иногда существовала в эмоциональном пространстве, куда я не могла проникнуть.
К причалу баржи подъехал грузовик, и двое мужчин в полосатых безрукавках и кожаных беретах стали разгружать заказанное нами шампанское. Джеральд подошел к ним, показал, куда отнести ящики, и они обменялись шутками насчет жары.
У Джеральда было одно качество, сходное с Пикассо, – эта невозмутимая способность привлекать и радовать людей… когда ему хотелось.
Посыльные не знали, как им относиться к Джеральду – человеку с внешностью кинозвезды в рваном свитере и широких парусиновых штанах, какие мог бы носить любой сорвиголова из бедного парижского округа Марэ во время субботней драки в баре. Он говорил по-французски с сильным акцентом, а его отстраненность, когда он пребывал в таком настроении, объяснялась не каким-либо чувством превосходства, а его самоощущением.
28
Бато-Лавуар (фр. Bateau-Lavoir), «корабль-прачечная», «плавучая прачечная» – знаменитое парижское общежитие на Монмартре, в котором в начале XX века проживали многие знаменитые художники, включая Пикассо и Модильяни.