Я не хотела меняться. Я не хотела, чтобы меня принуждали стать другой женщиной – такой, какая могла бы полюбить мужчину вроде Пикассо. Мне нравилось, кем я стала вместе с Джеральдом: его женой и матерью его детей. Надежным убежищем для них, распространявшим ощущение тепла и покоя. Я не думала о себе как о женщине, которая способна предать друга. Не тогда.
7
Сара
Отель «Дюкап» с фасадом выцветшего розового оттенка был большим и неопрятным, особенно теперь, когда его постоянные английские клиенты разъехались на летний сезон. Сад окаймляли пальмы, а огромные кусты алоэ усиливали тропическую атмосферу.
Мы убедили владельца, мсье Антуана Селла, не закрывать заведение. Он так высоко вскинул брови, что они исчезли под кепи у него на голове.
– Как, в июле и августе? В самую жару? – протестующе воскликнул он.
– Да, – настаивал Джеральд. – Пусть гостиница будет открыта в жару.
Банковский чек на сумму, превышавшую стоимость номеров даже в разгар сезона, быстро решил вопрос.
– Но как быть с персоналом? – выдвинул свой последний аргумент мсье. – Большинство сотрудников летом разъезжаются по домам…
– Нам понадобятся только повар и горничная, – заверила я. – О стирке мы договоримся в поселке, а за детьми будет присматривать няня.
– О-ла-ла! – Селла прижал кулаки к глазам, как будто собирался расплакаться от досады. – Ничего не получится.
Но он сворачивал и разворачивал чек, полученный от Джеральда. В итоге алчность победила.
– Ладно, я кого-нибудь найду. Но я не могу просить повара драить полы и ванны.
– Это наша забота, – пообещала я. – Мы тоже кого-нибудь найдем.
Вскоре мы с Джеральдом создали в гостинице маленький мир, наполненный светом и теплом, с послеполуденными сиестами, тихими беседами на крыльце по вечерам, ароматом дикого тимьяна и лаванды, разлитым в воздухе. Мы снова завели привычку держаться за руки, от которой отказались в Париже, где люди ходили слишком быстро и были вечно заняты.
Утром после овсянки и зарядки на пляже Джеральд с детьми устраивали комичную серию вольных упражнений, за которыми я наблюдала из шезлонга, считая себя счастливейшей женщиной в мире. Во второй половине дня няня уводила детей помыться и поспать, Джеральд работал над набросками для новых балетных декораций, а я изучала окрестности, разъезжая на поездах и автобусах, а иногда проходя пешком целые мили, чтобы увидеть замок Гримальди, прогуляться по крошечным серым улочкам Ванса с их средневековыми арочными контрфорсами и полюбоваться готической церковью Ле-Бар-сюр-Лу с ее росписями, изображавшими пляску смерти.
Когда мы приехали, маленький пляж возле гостиницы был покрыт толстым слоем водорослей. Люди в Антибе не купались в океане – так зачем было чистить его? Но Джеральд хотел иметь пляж для нас, поэтому стал работать граблями, убирая мусор и водоросли, и вскоре у нас появилась полоска чистого мягкого песка для пляжных полотенец и детских игр.
Ночью, после очередного дня солнца и океана, музыки волн и смеха моих уже загорелых детей, я лежала рядом с Джеральдом, слушая его ровное дыхание и редкое бормотание спящих детей. Ощущение ранее невиданного довольства окутывало меня, словно мягкое одеяло. «Пусть это продлится», – молилась я.
Жизнь в Париже была запутанной и лихорадочной: слишком много вечеринок, музыки, коктейлей, громких ссор, заканчивавшихся лицемерными объятиями, и прогулок по брусчатым мостовым на рассвете, когда мы убеждались в том, что все гости направляются в нужные стороны.
– Джеральд, отложи почту и поешь, – сказала я в наш четвертый вечер на мысе Антиб, развернула салфетку и протянула ему. – Мы начнем с омлета, а потом есть еще тресковое пюре с приправами.
Мы ужинали поздним вечером за маленьким столом, выставленным на веранду. Дети спали наверху. Мы держались за руки и слушали отдаленный шорох прибоя и ночные песни сверчков, легкий шелест пальмовых листьев под дуновением ветерка. С кухни иногда доносился звон посуды и недовольные возгласы. Повариха, подкупленная нами для продолжения службы, часто жаловалась на то, что ей приходится ездить на работу из дома старшей сестры. Но, думаю, втайне она была довольна, поскольку у ее сестры было семеро детей.
Теперь эта мадам Лоррен вышла на веранду и уставилась на наши тарелки. Она пробормотала что-то непонятное, и новая помощница вышла из ее массивной тени.