Эта мысль уже приходила мне в голову. Это объяснило бы скрытность Анны и ее привычку оставаться в тени.
Мать Пабло, не понимавшая ни слова, согласно кивнула и продолжила есть жареного палтуса, который последовал за супом.
– Слишком жарко! – пожаловалась Ольга, обмахиваясь салфеткой. – Не пойму, зачем мы отправились на юг в такое время года. Дурное влияние… – Она смерила меня неприязненным взглядом. – И мне не нравится эта рыба. Я хочу жареную ягнятину!
Анна снова вошла в столовую с чистыми тарелками для салата. Она наградила Ольгу не менее злобным взглядом.
– Сегодня вечером не будет ягнятины, – сердито сказала она. – Ешьте рыбу.
Все потрясенно замолчали. Ольга раскраснелась от гнева. Секунду спустя Джеральд откашлялся; кухонной прислуге не дозволялось так разговаривать с постояльцами.
Пабло лишь рассмеялся.
Ольга швырнула салфетку на стол и яростно уставилась на Анну. Теперь Анна занервничала; это могло закончиться для нее плохо.
– Извините, – смиренно пробормотала она, но я видела, что это напускное смирение.
– Вы не виноваты, – сказал Пабло. – Моя жена бывает придирчивой.
Полная луна стояла высоко в небе, мерцая серебристым светом. Трещали цикады, и мотыльки порхали вокруг свечей на столе. Пабло испытующе посмотрел на Анну. Его зрачки, уже расширенные в полумраке, стали еще более огромными.
Анна отступила на кухню, и спустя несколько секунд я последовала за ней под предлогом того, что нужно наполнить солонку.
Когда я вошла, Анна вытирала глаза и отвернулась от меня.
– Вам не стоит пререкаться с клиентами, – сказала я ей. – От этого могут быть только неприятности.
Анна не ответила.
– Вы в порядке? – спросила я.
– Разумеется! Почему нет? И не беспокойтесь: теперь я буду помнить свое место. И я не буду красть ваш жемчуг.
– Я не…
Что тут скажешь? Что я даже не допускала таких мыслей? Анна была незнакомкой и определенно не могла быть помощницей поварихи. Она могла оказаться воровкой, хотя на самом деле я так не думала.
– Кто этот испанец? – спросила она. – У которого отвратительная жена.
– Пабло. Пабло Пикассо. И Ольга – не такая ужасная…
– Художник? Это и впрямь Пикассо? – Ее нервозность вдруг сменилась любопытством. – Я думала, что он выше ростом: наверное, вровень с его картинами… Пабло Пикассо! – тихо повторила Анна. Она явно собиралась что-то добавить, но плотно сжала губы, чтобы не проговориться.
– Пожалуйста, Анна, принесите новый графин с водой. – Я направилась на веранду. – И не отвечайте на выпады Ольги. Держитесь подальше от нее.
Остальную часть вечерней трапезы, долгую и с несколькими переменами блюд за беседой между Пабло и Джеральдом и деловыми разговорами о подготовке художественных галерей к осеннему сезону, я провела почти в полном молчании, слушая и наблюдая. Мать Пабло ела медленно, едва успевая попробовать все и ни разу ничего не сказав. Когда она закончила, то сразу встала, улыбнулась сыну и удалилась в спальню.
Мы с Джеральдом остались наедине с Ольгой и Пабло. Симпатичное лицо Джеральда с волевым подбородком, озаряемое частыми улыбками, которые отражались в его голубых глазах; смуглый и черноглазый Пабло, более сдержанный в проявлении чувств, не считая этих замечательных глаз, невольно выдававших эмоции, – оба были красивы по-своему.
Немного успокоившись, я положила локти на стол и опустила подбородок на руки, слушая разговор Джеральда и Пабло о последних находках галериста Поля Розенберга, о предстоящем сезоне «Русского балета», о новой партитуре испанского композитора Мануэля де Фалья, о растущих ценах на краски и холсты – обо всех парижских делах, от которых мы хотели отделаться, когда отправились на юг.
Я попыталась утешиться тем, что никогда нельзя целиком и полностью скрыться от мира. Мы привезли с собой нашу жизнь и ее всевозможные аспекты. Но здесь у нас хотя бы было солнце, тепло и волны.
Через час все было убрано со стола, и мы перешли на веранду с кофе и коньяком. Хорошо было сидеть, смотреть на усеянное звездами небо, вдыхать аромат дикого тимьяна и слушать тихий разговор, похожий на фоновую музыку.
Я откинулась на спинку дивана и закрыла глаза, радуясь средиземноморскому теплу, звукам океана и соленому воздуху. Мои загорелые дети, утомленные после долгих игр и забав, спокойно спали наверху. Я была довольна.
Пронзительный женский возглас «Merde!»[35], сопровождавшийся смехом в темноте, заставил меня удивленно выпрямиться. Мы все обернулись посмотреть, кто там.
Темноволосая женщина в вызывающем бордовом платье с вырезом почти до самой талии вышла на веранду с туфлей в руке.