– Оно принадлежало моей матери, – сказала я. – Ручной пошив, модный фасон.
Платье демонстрировали на одном из модных показов дома Живанши, и оно немного порвалось. Организаторы разрешили моей матери, которая участвовала в подготовке, забрать его себе.
– Возможно, когда-то оно было модным, но теперь уже нет, – сказал он. – И я не считаю разумным носить мамину одежду, Алана. Пожалуйста, придумай что-нибудь!
– Я не хочу работать в бюро. Я плохая машинистка, Уильям. И у меня степень по истории искусств. Помнишь?
– Ты не даешь об этом забыть! И ты не будешь работать машинисткой – скорее, старшей секретаршей. Это высокий статус! Просто подумай об этом, обещаешь? Если ты будешь на виду, дружелюбна и общительна, это пойдет на пользу мне и моей карьере.
– А как насчет моей карьеры?
Он не потрудился ответить.
К нашему столику подошел мужчина, одетый в дорогой костюм в тонкую полоску с золотой застежкой для галстука с сапфирами. Женщина, которая опиралась на его руку, выглядела как модель из журнала «Вог»: темные волосы собраны в одну из самых пышных причесок, какие мне доводилось видеть, а глаза обведены косметическим карандашом, так что уголки стрелки изгибались вверх.
Уильям встал, пожал мужчине руку. Он старался выглядеть невозмутимым, но энтузиазм на его лице был настолько очевидным, что я почувствовала неловкость.
– Назначь дату, – велел он, усаживая меня в такси тем вечером.
– Я сделаю это, – пообещала я. – Уже скоро.
Я и в самом деле была в него влюблена. Он был симпатичным, умным и щедрым. И, возможно, он был прав. Возможно, я впустую тратила свое время. Наше время. Его время. Главную ценность в жизни.
– Он уравновешенный, – всегда говорила мать, будто это лучшее качество мужчины.
Мой отец тоже был уравновешенным, пока не погиб. Мне хотелось чего-то большего! Поэтому я и поссорилась с матерью – из-за Уильяма. И меня не было рядом, когда она умерла. Я была ее единственным ребенком – единственной кровной родственницей, и меня не было рядом…
Я знала о том, что у нее рак. Узнала об этом, забрав корреспонденцию из почтового ящика. Мама была в душе. В середине дня? Она всегда мылась по вечерам… В ящике лежало письмо от незнакомого врача. Она неохотно призналась, пока сушила волосы полотенцем перед маленьким электрическим обогревателем.
– Неоперабельная опухоль, – добавила она.
Но не сказала, как быстро будет развиваться болезнь. Я думала, у нас есть годы. В наших отношениях с матерями всегда присутствует элемент детства. Она всегда была рядом, значит, так и будет. Возможная смерть мною даже не рассматривалась! Поэтому в тот вечер мы поплакали над письмом, а потом вернулись к заведенному порядку. Хорошая часть – крепкие объятия по утрам, десерт из ресторана, где порции становились все более крупными и дорогими…
…И плохая часть.
– Ты должна выйти за Уильяма, – повторила она однажды вечером, когда мы помыли посуду после ужина. – Он хороший мужчина. Он позаботится о тебе.
С тех пор, как ей поставили диагноз, она все чаще беспокоилась о том, что будет со мной, когда ее не станет.
– А что, если я не хочу, чтобы обо мне заботились? – ответила я.
– Мир может быть очень жестоким к одинокой женщине, – едва ли не прорычала она. – Ты думаешь, что если переспала с несколькими парнями из колледжа – да, мне об этом известно, – то знаешь этот мир и мужчин? Ты ничего не знаешь! В этом мире надежность важнее всего. Скажи Уильяму «да».
– Я не хочу говорить об этом, – бросила я через плечо, когда убедилась, что дверь в коридор заперта, и подровняла стопку журналов на кофейном столике.
Но она не отставала. Этот спор повторялся снова и снова. А поскольку она толкала меня в одну сторону, то я, как упрямый ребенок, шла в другую.
– Уильям звонил, – сказала она как-то ближе к вечеру, когда я вернулась домой с работы.
Я временно получила должность выпускающего редактора в издательстве при музее и провела этот день за корректурой сопроводительных надписей для выставки Боттичелли.
– Не хочу говорить об этом, – сказала я.
– Бедная Алана! – вздохнула моя мать. Ее раздражение было поглощено другим чувством, которого я еще не понимала. Она примирилась со всем, что ее окружало.
После музея я устроилась на другую внештатную работу – на этот раз для художественного издателя на Среднем Западе: далеко от Уильяма, оставшегося в Нью-Йорке, и квартиры, которую делила со своей матерью. Достаточно далеко, чтобы не приезжать домой на выходные. Чтобы хорошенько подумать. И пока я думала, находясь в этом городке посреди ровной прерии, где зимний ветер был похож на холодный сквозняк из начала времен, она умерла… в одиночестве.