Пабло – мой отец? Я не думала об этом. Это хранилось в запертом ящике для последующего вскрытия.
Поздним вечером, после окончания очередной порции ежедневной работы, я вернулась к поискам в квартире, раскрывая и встряхивая все книги на полках, шаря в карманах материнских кофточек и пальто, которые я еще не пожертвовала для Армии спасения, в застегнутых отделениях ее сумочек.
Но больше моя мать не оставила ничего – никаких бумаг, вырезок или фотографий, никаких дневников с ответами на невысказанные вопросы. Дети многое принимают как должное. Мама – это мама; женщина, которую другие называют Марти или миссис Олсен. А папа – это папа: тот человек, который подвесил набивного мишку над моей колыбелью; у него были седые усы и шершавое пальто с едким запахом, который я не могла определить еще много лет, пока не попала в кафе, где было накурено.
На дне морском лежал запертый сундук с вопросами, которые предстояло задать позже – когда я выполню домашнюю работу. И после встречи с Уильямом.
Когда зазвонил телефон, я работала над разделом о связи Пикассо с галереей Розенберга. После моего возвращения из Сниден-Лендинг никто не звонил, и я никому не звонила. Но еще до того, как поднять трубку, я поняла, кто это может быть.
– Итак, ты дома, – сказал Уильям.
Я сидела за столиком у окна, где по вечерам обычно сидела моя мать, работая с альбомом для эскизов. Мне пришлось протащить телефонный провод через всю комнату, но я хотела сидеть на материнском стуле, который служил якорем в этом новом и незнакомом мире.
– Как давно ты вернулась? – спросил Уильям одновременно рассерженным и обиженным тоном.
– Два дня назад, – ответила я.
Никаких вступительных сантиментов вроде «Я скучал по тебе», «Как ты там?» или «Как прошла твоя поездка?». Прямо к сути дела: в этом был весь Уильям.
– И ты не потрудилась позвонить?
– Я работала. И мне нужно было многое обдумать.
Долгая пауза.
– Надеюсь, это значит, что ты определилась с днем нашей свадьбы.
– Давай встретимся за ужином, – сказала я. – Может, завтра у Агостино?
Мне казалось, что лучше провести этот разговор в публичном месте.
– Завтра я свободен, – сказал он. – Но давай встретимся у Пьера: там винная карта получше. В семь?
На следующий вечер я приехала пораньше, а он опоздал на пару минут. Я смотрела, как Уильям проходит через бархатные занавески, передает гардеробщице пальто и шляпу, поправляет галстук.
Его внешность Гэри Гранта, коротко стриженные темные волосы, широкие плечи и кривоватая улыбка едва не заставили меня пожалеть о задуманном. Уильям был из тех мужчин, которые заводят партнеров до тридцати. Его тридцатилетие ожидалось в следующем месяце. И я собиралась испортить этот праздник.
Мне хотелось встать и бежать. Не к нему, а от него. Но я осталась сидеть. Я была не такой, как моя мать. Я не находилась в такой же опасности, как она во времена ее детства. Мне просто не хотелось его видеть.
– Ты пришла рано, – с приятным удивлением сказал он. – Должно быть, твой маленький отпуск был полезным!
Это был не отпуск, а рабочая поездка, и я устала обсуждать с ним эту тему, но не смогла удержаться.
– В каком смысле полезным?
– Алана, не начинай! Ты знаешь, что я имею в виду.
Я знала. Это означало: «Прикрути свое дурацкое честолюбие. Пойми женскую роль. Помоги мне и моей карьере, перестань постоянно думать о себе».
Официант принес меню, но выбор блюд для ужина оставался за Уильямом, как и винная карта. Это тоже было частью нашей негласной схемы, некой договоренности. Официант дал рекомендации, и Уильям согласился на суп-пюре из спаржи, фрикасе из оленины, воздушный грушевый пирог на десерт и бутылку «Пино Гри» из Альсака.
Для начала он заказал себе коктейль «Манхэттен» и шипучий терновый джин с тоником для меня. Очень дамский напиток! Я бы предпочла коктейль с апельсиновым ликером, лимоном и коньяком, который пила с Сарой, но промолчала.
– Думаю, нам нужно провести медовый месяц в Майами, – сказал он, когда мы чокнулись бокалами. – Или ты хотела бы где-то еще? Может быть, в Канаде, в Торонто. Там хорошие рестораны. Или, если мы поженимся в декабре, на Рождество…
До декабря оставалось меньше двух месяцев.
– Если мы поженимся в декабре, то можем покататься на лыжах в Колорадо, – закончил он.
– Как насчет Франции? – спросила я, предвидя его ответ.
Ресторан уже был полон, и нас окружали тихие разговоры, скрип вилок по фарфоровым тарелкам, звон хрустальных бокалов. Я вспоминала о пронзительных звуках в баре отеля Бреннана, о громком смехе, запахе пива и попкорна со сливочным маслом. Джек… Я скучала по Джеку, как никогда не скучала по Уильяму.