– Разумеется. А ты думала, что этого не случится?
– Уильям, ты не можешь быть представителем «Современного искусства».
– Можно спросить почему? – Его резкий тон предвещал настоящую ссору.
– Потому что, надеюсь, этот журнал наймет меня в качестве постоянного автора. Я несколько недель подряд говорила тебе об этом. Разве ты не слушал?
В зале стало темнее. Девять вечера; мне не нужно было смотреть на часы, чтобы узнать время. В ресторане всегда приглушали и без того неяркое освещение ровно в девять. Вероятно, полагали, что к этому времени посетители могут быть более заинтересованы во флирте и уединении, а не в своих блюдах.
Уильям продолжал резать мясо, цеплять кусочки вилкой и отправлять в рот.
– Что же… – сказал он после недолгого раздумья. – Конечно, я слушал, вот только забыл название журнала. Но ты права: это будет выглядеть как конфликт интересов. Тебе придется прекратить сотрудничество с этим журналом и найти какое-то другое издание. Как насчет National Geographic? Они только что опубликовали статью о… как это называется? Сикстинская капелла?
– Я пишу о современном искусстве, а не о Ренессансе.
– Алана, мне нужен этот заказ! Я не могу от него отказаться.
«Встань, – сказала я себе. – Встань сейчас же и уйди отсюда». Но я осталась. Подумала, что кое-что должна тому студенту, который ловил снежинки языком, а не тому мужчине, в которого он превратился. Он дожидался моего согласия годами, о чем все чаще упоминал в последнее время. Он обнимал и утешал меня в день похорон моей матери; он встал и сказал замечательные вещи о ней в качестве надгробной речи. «Он не даст тебя в обиду», – говорила моя мать.
Но было ли этого достаточно? Наверное, для моей матери, которая боялась попасть в тюрьму и одна растила ребенка. А для меня?
Иногда абсолютная правда является единственным решением. Иногда вы должны прыгнуть и надеяться, что у подножия утеса есть нечто более мягкое, чем камни.
– Уильям, в Нью-Джерси я переспала с другим мужчиной.
Он застыл на стуле и недоверчиво уставился на меня.
Официант – ох этот бедный официант: я уже начала жалеть его! – как раз подошел к столу, чтобы убрать тарелки и подлить вина в наши бокалы. Слышал ли он? Включала ли подготовка официантов навык разбираться с такими проблемами, когда женщина признается в неверности жениху, а он выглядит так, будто готов разломать стол и побить посуду?
– Вы готовы к десерту? Или принести его попозже? – тихо спросил он, глядя на поднос, пристроенный на руке.
Уильям не снизошел до ответа, и официант отошел, проявив немалое самообладание.
В тот вечер разрушительницей была я, а не Уильям. Он усилием воли заставил себя сидеть спокойно, положив одну руку рядом с бокалом и комкая салфетку другой. Я смотрела на его знакомое красивое лицо, которое на моих глазах превращалось из юношеского в мужское, на дорогой костюм и руки с холеными длинными пальцами.
Мое обручальное кольцо с большим бриллиантом лучилось при свете свечей. Уильям смотрел, как я сняла его и положила на скатерть перед ним.
На один безумный момент я обрадовалась. Я была свободной и невесомой, и будущее обещало безграничные возможности, не нанесенные на карту.
Но я ошибалась. Запланированное будущее, которое Уильям предусмотрел для нас, оставалось на месте.
– Подумай как следует, – сказал он и подтолкнул кольцо ко мне. Затем достал свой бумажник и бросил на стол несколько банкнот. – Здесь хватит, чтобы ты доехала домой.
Он встал из-за стола, но оглянулся через плечо. Потом вернулся, наклонился и поцеловал меня в щеку – не просто напоказ, потому что другие посетители снова смотрели на нас. За его яростью по-прежнему скрывалась нежность.
– Я позвоню тебе. Сейчас я не могу говорить об этом. Дай мне несколько дней на размышление. Закончи свою статью, а потом мы разберемся. Мы суждены друг другу, Алана!
Это был мужчина, которого Марти выбрала мне в мужья. Это был мальчишка, ловивший снежинки и полюбивший девушку в красной лыжной шапочке.
Я отправилась домой пешком, вместо того чтобы вызвать такси, радуясь автомобильным гудкам на Пятой авеню, огням и толкотне. В отеле Бреннана было тихо, но я радовалась и этому.
Я шла и думала о том, что теперь знаю о Пикассо, с которым никогда не встречалась, больше, чем моя мать, молчавшая о своих секретах. Кем были ее родители? Почему она хранила газетную вырезку о Саре Мерфи и Пабло, но не сохранила собственное свидетельство о рождении или о браке? Она стерла свое прошлое…
Но не совсем. Была еще свадебная фотография. Она и мужчина, которого я знала как отца. Марти в длинном платье и туфлях без каблуков стояла перед церковью. Она казалась маленькой и немного ошеломленной, но счастливой рядом с мужчиной, который находился справа от нее. Я сто раз смотрела на эту фотографию, гадая о том, где находилась эта церковь, а вчера посмотрела на снимок новыми глазами. Не было ли намека на беременность под этим пышным платьем? Я наконец поняла, почему она носила туфли-лодочки, а не высокие каблуки. Возможно, держать равновесие уже было проблематично: центр тяжести сместился из-за ребенка. Из-за меня.